Другая материя

Когда я была беременна, у меня обострились, как бы это помягче сказать, психические проблемы. В частности, я стала очень бояться заразиться чем-то через кровь. И для меня очень остро встал вопрос зубных щёток. Вопрос этот состоял в том, видна ли на цветных зубных щётках кровь, ведь вдруг кто-нибудь придёт ко мне в гости, почистит зубы моей зубной щёткой, на ней останется кровь, я её не замечу, тоже почищу зубы и заражусь. Эти мысли очень меня мучили, и я решила провести эксперимент: я взяла бритву, порезала себе руку, чтобы добыть кровь, и измазала этой кровью разные зубные щётки, чтобы понять, видна на них кровь или нет. Кровь была видна. На специально купленной с этой целью чёрной зубной щётке трудно было сразу понять, что это кровь, но видно было, что она в чём-то измазана, щетина стала ещё темнее в этих местах. В общем, эксперимент прошёл удачно. А вот потом я зачем-то показала порезанную руку Гоше, и он залил мне порез йодом, приложил вату и забинтовал. Этого делать было нельзя, образовался страшный огромный химический ожог. С ним я поехала встречать Новый год в Выборг, а сразу после Нового года мы вернулись и отвезли меня в травмпункт. То, что травматолог увидел на моей руке, вызвало у него некоторые вопросы. Там был этот идиотский химический ожог от йода, свежий глубокий порез бритвой и рядом куча старых шрамов от порезов, оставшихся с юности. При всём этом я была с уже заметным беременным животом. В общем, видочек. Травматолог решил, что я суицидница или режу себя из какой-то аутоагрессии. В данной ситуации я не стала с ним спорить. Не могла же я ему сказать, что порезала себя потому, что мне надо было провести эксперимент – измазать кровью зубные щётки, чтобы понять, заметна она на них или нет. Всё- таки суицид, аутоагрессия и всё такое – это какие-то более понятные в среднем вещи, а про эксперимент с зубными щётками уже вообще что-то запредельное. И так хотели меня к психиатру направить, но пожалели, потому что я с пузом, да и дело сразу после Нового года было, а в это время все бесятся, там весь коридор был из в мясо избитых пьяных людей. Один, шатаясь, держал в руках свой выбитый глаз, у другого был сломан нос – народ отмечал праздники по своему обыкновению. В общем, обработали мне ожог, велели через день приходить на перевязки и отпустили.

Барабан

Музыкального слуха у меня, как известно, не было и нет. Поэтому в детстве моим инструментом был барабан. Взрослые сочли, что уж с ним-то я справлюсь. Я ходила и барабанила, но долго мне это делать не разрешали – у бабушки начинала болеть голова.

Барабан для меня – инструмент из Зазеркалья, из детского стишка про Льва и Единорога, которых под барабан прогнали за порог. Барабану должны сопутствовать королевская конница и королевская рать, бой за корону, угощение Льва и Единорога пирогом.

Мой первый парень, пятнадцатилетний Ромка, кстати, был барабанщиком: у ребят была своя рок-группа, которая собиралась у него на чердаке. Когда я выросла и потеряла все мыслимые работы, я и сама стала отставным барабанщиком при козе, как это шуточно называют.

Бревно

Я – бревно. Можно сказать точнее: женщина- бревно, но я не очень-то люблю называть себя женщиной. Я – бревно, потому что предпочитаю лежать как бревно там, где требуется двигаться. Мне лень двигаться.

Самые прекрасные девушки – мёртвые невесты и мёртвые царевны. Сама я похожа скорее на мёртвую панночку. Иногда на фотографиях друзей с каких-то мероприятий или встреч на заднем фоне можно разглядеть какую-то неопределённую чёрную кучу – это я валяюсь.

Когда между мной и Гошей ещё ничего не было и мы были просто отдалёнными приятелями, он как-то написал в фейсбуке комментарий к моей фотографии. На этой фотографии я вся бледная в чёрных одеждах валялась на траве и тянула к кому-то невидимому руки. Гоша написал: «Некрофильненько».

Теперь его уже давно достала моя манера валяться, да что поделаешь: просто, когда я была младенцем, домовые выкрали меня и вместо меня подсунули маме бревно. С тех пор прошло много лет, и что только ни делали с бедным бревном за эти годы, и что только его ни заставляли делать – до чего же оно устало, бедное, только и ищет, где бы полежать.

На спине