Другая материя

Дедушку я в своей жизни уважала больше всех людей. Но про загробную жизнь он иногда говорил что-то очень для меня странное. Когда я была маленькой, дедушка говорил мне, что Бог – это космический разум, и с этим всё было хорошо. А в последние годы дедушка несколько раз говорил мне, что, возможно, после смерти человек оказывается в иллюзиях. Если он был хороший человек, то ему кажется, что он жив, близкие рядом, всё хорошо, а если был негодяем – ему видятся всякие мучения, которые с ним происходят. Но это всё иллюзии, которые ему зачем-то посылают. Сам дедушка хотел бы быть сохраняющей свою индивидуальность частью Космического разума и служить Богу, чтобы перед ним там, в Космосе, ставились разные задачи, и он бы помогал их решать. Но вот эта тема с иллюзиями казалась мне просто ужасной. Я думала, что всё ровно наоборот и если есть загробная жизнь, то это должна быть истинная реальность, по сравнению с которой наша земная жизнь скорее иллюзия. Типа что здесь мы видим как через тусклое стекло, гадательно, а там увидим поистине. Но дедушка несколько раз мне эту странную телегу про иллюзии повторял, и она меня пугала. Я стала её лучше понимать, про- анализировав свой опыт занятий осознанными снами – созданием и управлением иллюзиями. Эти страшные мысли про вечность загробных иллюзий стали приходить иногда и ко мне. Я представляла себе: а вдруг отрезанное от органов чувств сознание сохраняется после смерти и в этом отделённом от реальности состоянии вынуждено вечно вариться в своём собственном соку? Я исследовала мир сновидений, пытаясь в нём обнаружить возможность присутствия другого, и некоторые вещи, которые я обнаруживала, казались мне гораздо более глубокими и всеобщими, чем если бы они были просто моими индивидуальными порождениями. Однако информации, чтобы прийти к какому-то выводу, всё равно было недостаточно. Только появился этот страх замкнутости в своих иллюзиях, вечного одиночества, вечной весны в одиночной камере. Страх быть чем-то вроде аристотелевского ума-перводвижителя, который вечно мыслит сам себя, – меня всегда пугало это божественное, замкнутое в себе бытие, но ведь говорили, что это и есть вечное блаженство… За несколько лет до дедушкиной смерти я принесла ему «Тибетскую йогу сновидений», предложила прочесть, он заинтересовался, взял, но сказал, что прочтёт позже. Так и не прочёл, а я ничего не знаю про загробную жизнь, но очень скучаю по дедушке и надеюсь, что однажды где-то в вечной реальности мы встретимся.

Слушать дыхание

Когда я была маленькой, я по ночам слушала, как мама дышит во сне, не могла спать, сидела у её кровати и слушала – боялась, что она умрёт. Потом я стала ходить за ней по пятам, когда она бодрствует, и спрашивать: «Мама, ты жива? Мама, ты жива?» Так началась моя психическая болезнь, в четыре года, – с невыносимого, чудовищного страха маминой смерти. Когда Егор родился, я стала слушать его дыхание по ночам и видела, что Гоша тоже слушает его дыхание, иногда встаёт и проверяет его. Без этого беспокойства любить, кажется, и невозможно, и как это важно – когда твоё дыхание оказывается нужным кому-то ещё. Всё, что я хочу от тех, кто мне всего на земле дороже, – чтобы они дышали и жили; остальное приложится. Знаю, что и душить заботой нельзя, особенно детей, пусть уж Егор простит меня, если я тихо, на цыпочках подойду да немного послушаю, как он дышит ночью, а потом вернусь в свою кровать ворочаться, тревожиться, засыпать и снова просыпаться, пока кто-то незримый и любящий, всё знающий и крылатый, склонившись надо мной, слушает моё дыхание.

Соскучилась

Периодически я очень сильно чувствую, как скучаю по кому-то, а по кому – не могу понять. Кажется, все, кого я любила, вместились в эту скуку: дедушка и бабушка, Денис, Дима, Таня, ещё один мой бывший возлюбленный, моя любимая подруга юности Лиля, кто-то ещё… И хочется кому-то позвонить, поговорить, а кому? Кого-то нет на свете, с кем-то наши пути давно разошлись, а с кем-то мы и так регулярно созваниваемся, но почему-то это не унимает смутной тоски. Так и беру мобильник, листаю телефонную книгу, а потом откладываю, в итоге никому не позвонив. Где-то я читала, что Мэрилин Монро перед смертью хотела кому-то позвонить, а было некому, и она покончила с собой. Вот так и лежишь – грустишь, листаешь телефонную книгу, а потом наедаешься таблеток. Как же сильно я соскучилась, а по кому – не знаю.

Эти мерзкие взрослые