Другая материя

В детстве я боялась падать на спину, потому что тогда ты вдруг перестаёшь видеть мир и видишь целое небо. Если я всё-таки падала на спину, я в это небо проваливалась и могла бы никогда не вернуться, если бы меня тут же не поднимали. Поэтому я очень хорошо понимаю, как князь Андрей лежал там под Аустерлицем. Как-то раз перед сном я ощутила вибрации – это часто со мной случалось и предшествовало переживанию выхода из тела, – но в этот раз у меня вдруг возникло чувство полёта в какую- то огромную чёрную бездну. Я почувствовала, что сейчас моё маленькое эго растворится в ней, испытала ужас и изо всех сил стала сопротивляться этому полёту и растворению. Страшным усилием воли мне удалось это прекратить. И самыми большими и настоящими, манящими и пугающими мне кажутся вещи, размыкающие мою субъективность вплоть до того, что угрожают мне полным растворением: бездна, стихия, музыка, абсолютная реальность, любовь, небытие. Когда встречаешься с чем-то таким – как будто падаешь на спину, в то детское целое небо. И чувствуешь себя немножко жуком, упавшим на панцирь и судорожно дёргающим лапками, не в силах перевернуться обратно. Но тут появляется чья-то добрая рука, переворачивает тебя обратно, и ты снова деловито ползёшь по своим делам, как будто ничего не было.

Первое слово

Я знаю, что было так: однажды камень на дне болота в мировой ночи заговорил. В нём родилось первое, скрипучее и невнятное, глухое и дремучее слово. Отрезанная голова ответила ему. Загорелся костёр, на который сошлись живые и мёртвые, звери и птицы, травы и люди. Так начался разговор всех со всеми, разговор-обещание, направленное туда, где все и всё живо.

Кровь сердца

В своей жизни я слышала некоторое количество советов о том, как надо писать. Они у меня в одно ухо входили, в другое выходили. Запомнилась мне только прочитанная в детстве новелла Пауля Хейзе – «Сказка о крови сердца». Это была история про молодого поэта Ганса, его друга Фантазуса и прекрасную циркачку, в которую Ганс трагически влюбился. Из этой сказки-новеллы мне запомнилась идея, что писать надо кровью сердца. Пожалуй, это и осталось единственным, что показалось мне стоящим из того, что я слышала о том, как надо писать. Потом я поняла, что многие люди не очень-то различают, что написано кровью сердца, а что нет, что это различение – редкий дар, да и не для всех это важно. Наша способность это видеть ограничена, и материя это недоказуемая, не подходящая для споров и оценочных суждений. Тем не менее мне интересны именно те, в чьих произведениях я смогла увидеть и узнать эту кровь сердца. Кровь сердца в моём восприятии – не выстраданность, не опыт, это скорее другая материя, не от мира сего, которая должна наполнить произведение, чтобы оно ожило. И чтобы эта другая материя излилась – что- то должно случиться, какая-то «анатомическая» целостность сердца (да и есть ли она?) должна быть нарушена. И когда я встречаю что-то кровью сердца созданное – я испытываю какое-то узнавание не от мира сего и чувствую, что вот это – живое, и я живая, и всегда испытываю параллельно какую-то грусть и жалость, потому что понимаю, что для того, чтобы это было создано, – должна была пролиться незримая кровь, и всё подлинно прекрасное кажется мне величественным и жалким одновременно.

Иллюзии