Спустя месяц после прибытия Лавровского Дорис Лайне, которую хореограф готовил на главную партию в балете «Жизель», сказала, что «влюбилась до смерти» в стиль Лавровского. Хотя численный состав финской труппы советскому хореографу показался неоправданно маленьким, Лавровский воспринимал ее как прекрасное целое. Лайне он восторгался отдельно. Поставленный им балет «Жизель» мало отличался от представленного Большим театром в Лондоне в 1956 году[755]
. Сделанную в Лондоне запись спектакля в Финляндии видели, так что сознательная публика знала, что стоит ожидать многого[756]. Декорации и костюмы были изготовлены в соответствии с инструкциями Большого театра[757]. Еще до премьеры пресса всячески превозносила Лавровского[758].Рецензии на премьеру были восторженными. Критики писали, что Лайне не только развила свою технику, но и обрела новую, внутреннюю выразительную способность[759]
. Газета «Nya Pressen» («Новая пресса») также отметила изменения в танце балерины: мимика и чувственное выражение не относились раньше к ее сильным сторонам[760]. Писали также, что Лайне очень усердно и настойчиво работала над усовершенствованием своей техники[761]. Лео Ахонен, по словам прессы, продемонстрировал, чего достиг в результате обучения в Ленинграде, и стал одной из главных звезд постановки[762]. Балет «Жизель» считался трудным произведением, для которого недостаточно сильного индивидуального исполнения. По мнению критика Валто, балетная труппа Национальной оперы Финляндии справилась с этой сложной задачей весьма достойно: режиссер удостоился эпитета «превосходный», а партия Жизели названа «очень требовательной»[763]. Газета «Helsingin Sanomat» задалась вопросом: «Неужели мы действительно были в нашей Опере в четверг вечером?» Судя по всему, никто не ожидал от исполнителей такого высокого уровня. Предыдущие постановки «Жизели» – в 1929 и 1948 годах, – по мнению критиков, даже сравнивать нельзя было с новым спектаклем[764]. Таким образом, несмотря на период напряженности в финляндско-советских отношениях, Национальной опере Финляндии удавалось продолжать сотрудничество, а Советский Союз соблюдал договоренности, касающиеся культурного обмена.Ил. 28. Галина Уланова произносит благодарственную речь. Слева от Улановой сидят Альфонс Алми, Маргарета фон Бар и Николай Фадеечев. Стоит Микаэль Крийсин. 19 декабря 1958 года. Автор фото: Тайсто Туоми. Источник: Suomen kansallisoopperan arkisto
Руководство Национальной оперы Финляндии переживало из-за отмены приезда Галины Улановой весной 1957 года. Попыток заполучить великую балерину в Хельсинки было произведено множество. Осенью 1958 года Алми представил через Министерство культуры СССР приглашение Улановой исполнить главную партию в балете «Жизель» в конце года. Он не приминул уточнить, что Лавровский поставил в Хельсинки именно ту версию балета, которая в свое время была разработана для великой балерины[765]
.В декабре 1958 года Уланова наконец прибыла в Финляндию, за три дня до первого выступления. Алми, естественно, встречал ее. Газеты благодарили руководство Национальной оперы за дальновидность, так как приглашение Лавровского для постановки «Жизели» стало тем фактором, который способствовал визиту Улановой[766]
. Имея в репертуаре знакомый советским танцовщикам балет, Национальная опера могла приглашать их для участия в постановке.В рамках визита Уланову спросили о ее будущем. Балерина ответила, что «в этом возрасте» ей остается только довольствоваться знакомыми ролями. На тот момент Улановой было уже 48 лет – редкие танцовщики продолжали выступать в таком возрасте. И она действительно вышла на пенсию спустя полтора года после поездки в Финляндию. Уланова объяснила, почему не смогла приехать весной 1957 года: она готовила для Музыкального театра имени К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко партию Жанны д’Арк, но вследствие разногласий спектакль так и не вышел. Уланова рассказала также о попытках осуществления полноценных экранизаций балетов и о гастролях в США в 1959 году, в рамках которых Большой театр собирался показать балеты Прокофьева «Каменный цветок» и «Золушка»[767]
. Первоначально Уланова должна была выступить в Хельсинки дважды, но в результате было организовано еще одно выступление. Газеты с воодушевлением писали, что визит оправдал грандиозные ожидания[768] и что «незачем говорить о кульминации сезона, так как в данном случае речь идет о художественном событии десятилетия в Финляндии»[769]. Ажиотажу способствовал и тот факт, что Уланова только что отменила свой визит в Лондон[770].