Друзья и герои

Менее чем через неделю после отъезда Чарльза Гарриет увидела, как в Афины возвращаются первые английские солдаты. Прибыло два грузовика; они остановились перед гостиницей, которую реквизировали под нужды армии, но пассажиры даже не попытались выйти.

Гарриет подошла к ним, полагая, что они-то должны знать, что происходит. Заднюю стенку кузова первого грузовика опустили, и было видно, что внутри лежат мужчины – на полу, прислонившись к мешкам, свесив головы. Казалось, что они пребывают в подобии транса.

– Откуда вы приехали? – спросила Гарриет. – Есть ли новости?

Ей никто не ответил.

У двоих головы были перевязаны грязными бинтами. Через некоторое время один из них поднял взгляд и посмотрел куда-то сквозь Гарриет. Она поспешно отступила. Они были совершенно измотаны, но дело было не только в этом. От них пахло поражением – очевидным, как запах гангрены. Они выглядели так безнадежно, что Гарриет чуть не расплакалась.

Прохожие неодобрительно смотрели на новоприбывших. Еще совсем недавно британских солдат провожали песнями, цветами и смехом. Теперь они вернулись – в таком отчаянии, что вокруг них клубилось марево смерти, подобно ледяной дымке вокруг айсберга.

Собирался дождь, и над холмами змеились набухшие от влаги черные тучи. Ветер трепал деревья, и на мостовой среди пыли и обрывков бумаги кружились белые и розовые лепестки.

Из гостиницы вышел какой-то офицер, и к нему обратился по-английски пожилой господин из толпы:

– Нам ничего не говорят. Мы хотим знать, что происходит.

– Не вы одни, – ответил офицер и подошел к грузовику. – Давайте двигайтесь!

Солдаты кое-как поднялись и вылезли из грузовиков, двигаясь словно старики. Пока они шли, кто-то положил руку на плечо одному из раненых. Тот сбросил ее – не раздраженно, но так, словно вес чужой руки был для него неподъемным.

Они зашли в гостиницу, но Гарриет так и осталась стоять на мостовой, не помня уже, куда шла. Она оставила Гая в книжном магазине на площади Конституции, чтобы обойти аптеки в поисках аспирина. Теперь аспирин был позабыт. Она побежала обратно на площадь: у нее были все доказательства того, что катастрофа свершилась. Гай был поражен ее видом. Поначалу она не могла говорить, а когда попыталась описать увиденное, то разрыдалась. Он обнял ее. Его тепло, воспоминания о том, как храбро он держался, пока их дом сотрясался от выстрелов, их взаимная нужда друг в друге – всё это захлестнуло Гарриет. Она прижалась к нему.

– Я люблю тебя, – сказала она.

– Я знаю, – ответил он беспечно – так же, как и в первый раз, когда она произнесла эти же слова в поезде, идущем в Бухарест.

Она вдруг разгневалась и вырвалась из его рук.

– Нет, не знаешь, ты ничего не знаешь! Ничего!

Он поймал ее за руку и укоризненно сжал.

– Я знаю больше, чем ты думаешь.

– Возможно.

Она сердито вытерла глаза, как ребенок, которому пообещали новую куклу взамен разбитой, и он не может решить, что важнее: потеря или надежда на возмещение.

– Пойдем, тебе надо выпить, – сказал Гай, подхватил ее под руку и повел прочь.

На протяжении дня в город прибывали всё новые грузовики с солдатами, отупевшими от усталости. Поначалу прохожие при виде них замирали в недоумении. Потом стало ясно, что слухи оказались правдой. Битва была проиграна. Англичане отступили. И всё же люди продолжали толпиться на улицах, ожидая хоть какого-то объяснения. Должно же быть сделано объявление. Их страхи будут развеяны. Но никакого объявления не было. Афиняне уже не в силах были терпеть неизвестность. Катастрофа произошла: они увидели ее своими глазами.

В сумерках Алан сказал, что хочет выгулять собаку, – его тянуло прочь из города, оцепеневшего от столкновения с реальностью. Он предложил доехать на автобусе до побережья и прогуляться до Турколимано.

В отличие от остальных, Бен Фиппс пребывал в восторженном состоянии, поскольку только что чудом избежал гибели. По пути из Психикона он попал под обстрел и вместе с еще несколькими людьми укрылся в дверном проеме. Два бомбардировщика спикировали, словно летучие мыши, и принялись стрелять по дороге, усеяв ее пулями. Никто не пострадал, и, когда самолеты улетели, Бен выбежал и поднял одну из пуль, завернув ее в носовой платок: она была еще горячей. Теперь он не в силах был говорить ни о чем другом, кроме своего приключения, и на пляже вытащил из кармана пулю и подбросил ее в небо.

– В меня стреляли из пулеметов!

Его восторг забавлял Алана, который наблюдал за ним так же, как за игрой Диоклетиана.

– Вы не пошли на войну, но она явилась к вам сама, – заметил Алан. – Чего еще желать журналисту?

К вечеру облака разошлись, открыв ало-лиловую закатную панораму. Когда цвета поблекли, над морем поднялся нефритово-серый туман, который словно светился изнутри, напоминая о долгих летних сумерках. Алан принялся рассказывать об островах и о предстоящих днях на пляже.

С наступлением темноты они добрались до Турколимано, пребывая в ностальгической меланхолии.

– Нас лишили рая, – сказала Гарриет.

– Он еще вернется, – ответил Алан. – Даже война не длится вечно.