Друзья и герои

Они пробирались по разрушенным взрывом улицам, перелезая через горы кирпичей и досок. Им нужно было найти автобус, который шел из Пирея. Завидев лучик света, пробивавшийся между светонепроницаемыми шторами, они остановились, радуясь укрытию. В крохотном кафе, освещенном свечными огарками, стояло несколько простых столов. Хозяин, в одиночестве сидевший в дальнем углу, поприветствовал их так мрачно, что на фоне всеобщей тишины стало казаться, будто они угодили в царство мертвых.

В последние несколько дней мужчины завели привычку рассказывать лимерики и анекдоты и обсуждать жизнь в целом, постепенно напиваясь до полного забытья. В такой тесной компании чувство опасности отступало, и иногда о нем удавалось забыть. Устроившись в кафе со стаканами греческого бренди, они попытались вспомнить хоть один анекдот или стишок, который еще не рассказывали.

– Расскажите ту историю, которую вы вспоминали, когда мы познакомились, – сказала Гарриет Якимову. – Про крокет.

Якимов улыбнулся себе под нос, довольный такой просьбой, но не торопясь ее исполнять. Он опять остался без средств к существованию, и ему покупали выпивку окружающие, однако он не желал возвращаться к тяжкому труду конферансье. Опустив тяжелые бледные веки, он заглянул в свой стакан, – тот оказался пуст, – подвинул его и спросил:

– Как насчет капельки бренди?

Гай окликнул хозяина, и перед Якимовым поставили бутылку. Тогда он удовлетворенно вздохнул и заявил:

– Ну что же, крокет!

Этот рассказ насмешил всех в Бухаресте. Но здесь, в темном уголке на краю потерянного мира, он казался просто уморительным. Каждый раз, как Якимов слабым голосом повторял слово «шары», его слушатели хохотали до умопомрачения, пока наконец не сползли со стульев, всхлипывая от смеха. Хозяин потрясенно наблюдал за ними: он никогда еще не видел, чтобы англичане так себя вели.

Когда им не удалось припомнить более ни одной истории, они умолкли, заново ощущая тишину разрушенного города.

После долгого молчания Алан сказал:

– Как-то раз, когда я ночевал в палатке на поле битвы в Марафоне, ночью меня разбудил звон мечей о щиты.

Казалось, что он признается в чем-то, о чем не заговорил бы в обычное время, и окружающие, впечатленные, поверили ему. Бен сказал, что вырос в Кинтоне[85] и часто слышал, что местные фермеры отказывались выходить на Эджхилл[86] ночью.

Роджер Танди несколько раз фыркнул и наконец изрек:

– Все слышали подобные истории. В Ирландии есть поле, на котором в четвертом веке состоялась битва, и крестьяне утверждают, что там до сих пор рубятся.

Все рассмеялись, но даже Гай, непоколебимый материалист, проникся общим настроением и дал вовлечь себя в обсуждение теории, согласно которой страдание, гнев, страх и другие сильные чувства подобного рода запечатлеваются в эфире, так что их можно ощутить даже много веков спустя.

Гарриет представила себе, как их чувства оставляют след в земной атмосфере, и задумалась, сколько еще лет ее тень будет бродить по саду «Заппион» рядом с другой тенью.

Бен вытащил пулю из кармана и прокатил ее по столу. Не думают ли они, спросил он, что его чувства навеки остались в том дверном проеме, где он стал мишенью для немецких стрелков?

Якимов поцокал языком.

– Это должно было быть ужасно, дорогой мой. Полагаю, вы переменились в лице?

– В лице? Да я чуть пол не переменил!

Алан расхохотался, откинулся к стене, утер лицо руками и что-то простонал. Они находились в таком состоянии, что даже страх стал казаться крайней формой абсурда. Оставалось только смеяться. Они продолжали хохотать, когда хозяин виновато сообщил им, что ему пора закрываться. В лучшие времена он с радостью поил бы их всю ночь, но теперь – он повел рукой – взрывом разрушило его дом, и ему предстояло пешком идти к брату в Амфиали[87].

В кафе так никто, кроме них, и не пришел, и Алан спросил у хозяина, зачем он вообще держит заведение открытым. Тот ответил, что днем к нему заходят рыбаки и портовые рабочие, а иногда кто-то бывает и вечером. В остальном район был заброшен.

– Куда же все ушли?

Хозяин выразительно развел руками. Многие погибли, это было ясно, – их было так много, что никто не знал сколько. Остальные стояли лагерем в лесах под Афинами.

– Сохрани нас Господь, – пробормотал Танди. – Война уже есть, голод тоже, дальше жди чумы. Дизентерия в наличии, и будет чудо, если мы не заболеем тифом.

Притихнув, они вышли в холодный ночной воздух и под светом убывающей луны добрались до автобусной остановки.

В барах вновь стали попадаться английские солдаты, но они утратили всю свою общительность. Понимая, что они в Греции ненадолго, солдаты старались избегать местных жителей, поскольку хорошо знали, сколько бед принесли самим своим появлением.

Один из студентов Гая, завидев его на улице, крикнул:

– Зачем они приехали? Мы их не звали!

Но таких жалоб было немного. Солдаты стали жертвами поражения. Видя их в грязных, рваных мундирах, измученных долгим отступлением под огнем, девушки снова бросали им цветы – но теперь это были цветы утешения.