Гарриет села и увидела, что он стоит посреди просторной пустой комнаты: воротник рубашки расстегнут, рукава засучены. В руках у него была знакомая ей книга – именно ее он поднял с пола, когда они полгода назад вошли в свою разоренную бухарестскую квартиру. Гай пытался держаться так, будто происходящее ничуть не заботит его, но лицо его осунулось, и Гарриет видела: он устал не меньше ее и так же не понимает, что им делать. Он старался предъявлять миру хладнокровие и решимость, но на деле был так же растерян, как и она.
Теперь они знали сильные и слабые стороны друг друга. Время очаровываться и разочаровываться давно прошло. Не было толку просить у другого больше, чем он может дать.
Война заставила их понять друг друга. Хотя, как говорил Гай, они поженились в спешке, опасаясь войны, вся их совместная жизнь проходила на фоне войны, которая пока что так и не закончилась, и неизвестно было, закончится ли она на их веку. Однако они были живы и оставались вместе, а потому им следовало исполнять свой долг. Гарриет сознательно связала свою жизнь с Гаем и не собиралась идти на попятную. Самое важное, думала она, в конце концов не подвести друг друга.
– А ты как считаешь? – спросила она. Гай вздохнул, и она протянула к нему руки. Он сел рядом с ней на кровать.
– Ты хочешь поехать сейчас в Пирей? Пробраться на какой-нибудь корабль? Там сейчас сотни англичан, многие с детьми, и у них не меньше прав на эти места. Если все передерутся за югославский и польский корабли, наступит хаос. Не хотим же мы усугублять проблемы других. Я считаю, надо попытать удачи с остающимися. Я не верю, что нас бросят.
– И я не верю.
Она обняла его, и он лег рядом. Они слишком устали, чтобы раздеваться, и так и заснули на узкой кровати, крепко вцепившись друг в друга.
На следующее утро обитатели гостиницы собрались за завтраком еще мрачнее обычного.
– Ночью нам сообщили, что немцы через шесть часов будут в Афинах, – сказал Гай. – Предположительно, они будут здесь к утру.
– Их здесь нет, – сказал Теннант с улыбкой, понимая, что время споров прошло. – Но ваш информант был не вполне не прав. Сообщают, что немецкие парашютисты высадились в Ларисе[91], но это еще не значит, что они немедленно окажутся здесь. Им еще придется преодолеть Фермопильский проход. Он издревле задерживал захватчиков. Разумеется, он уже не так узок, как прежде. Когда спартанцы обороняли его от Ксеркса, его ширина в самом узком месте составляла всего двадцать пять футов[92]. Теперь же… как по-вашему, какой ширины проход? – Теннант повернулся к одному из своих коллег.
– Но вы полагаете, что они в Ларисе? – спросила Гарриет.
– Возможно. – Теннант наклонился к Гарриет и неожиданно ласково улыбнулся ей. – Прошу, не думайте, что я скрываю от вас истину. Никто ничего не знает. Железнодорожное сообщение обрывается в Македонии. Телефонная связь с линией фронта нарушена. Мы пребываем в таком же неведении, как и вы.
Скорбящие уговорились встретиться в кабинете Алана. На проспекте Василисис-Софиас мимо них прокатили Тоби Лаш и Дубедат в автомобиле майора. Тоби радостно помахал им.
– Тебе не кажется, что эти двое подозрительно бодры перед лицом опасности? – спросила Гарриет.
– А что еще им остается делать?
– Пинкроуз ночью велел нам бежать. Почему они не бежали?
– Не знаю. Очевидно, не пожелали. Возможно, рассудили так же, как и мы.
– Возможно.
– Они неплохие ребята, в сущности.
Гарриет не стала спорить. Она понимала, что Гай вырос без веры и потому в тяжелые времена нуждался в объекте преклонения; именно поэтому он вопреки всему продолжал верить в дружбу. Если он решил позабыть об их предательстве, то так тому и быть.
Бен Фиппс уже ожидал их в отделе новостей. Он сидел на месте Якимова, пока Алан говорил по телефону, очевидно повторяя кому-то в сотый раз:
– Не беспокойтесь, вам позвонят, как только будет транспорт. Разумеется, мы делаем всё возможное.
Он положил трубку и воскликнул:
– Можно ли взять с собой лошадей, собак, котов, рыбок? Я не знаю! Я не знаю, что делать, если человеку приходится бежать из дома и бросать тех, кто зависит от него.
Он потер лицо и огляделся с видом человека, который не понимает, где находится. Глаза его слезились от недосыпания.
– Так, значит, еще ничего не решено? – спросил Гай.
– Нет. Пока что нет.
Бен поднялся на ноги.
– А что нам делать с нашим другом в ванной?
– Да, надо с этим разобраться, – согласился Алан, после чего выбрался из кресла и встал в ожидании Диоклетиана, который, фыркая, вылез из-под стола.
По пути из Бюро Принглы рассказали о паническом ночном разговоре с Пинкроузом. Уехал ли он?
– Нет, он звонил утром, – ответил Алан. – И не показался мне особенно встревоженным.
– Очень странно, что он не встревожен, – заметила Гарриет. – Еще более странно то, что Лаш и Дубедат так спокойны.
Гай и Алан промолчали, но Бен вдруг резко остановился, морщась от яркого солнца, и уставился на свой автомобиль. Затем он резко повернулся и посмотрел на Гарриет.
– И вправду странно, – пробормотал он. – Чертовски странно.
После чего бросился к автомобилю и умчался.