Духота

Не потреблял даже после литургии Святые дары, предоставляя очищать чашу диакону… Прекратив бражничать, стал малоразговорчив, чуточку скучен… Зоя молилась, чтоб муж не сорвался с цепи гипноза и неназойливо следила, оберегала в гостях от импортного и отечественного пойла.

Отец Лев, повертев в руках бутылку со стола, рассматривал этикетку, но в рот – ни грамма… Долго держался. Однако в пасхальную ночь… Явился в собор… Где накачался вдрызг – тайна… Может, кто из собратьев постарался, может, сам… Или кончился завод у пружины… И опять – Феодосия, темнила гипнотизёр…

– Ты увлекаешься и никак не расскажешь, что же сломало вашу дружбу, не водка же и не подмётные жалобы старух с подачи протоиерея правящему епископу?

– Пеликанов, уже говорил, писал статьи…

– У его пера была лёгкая походка? И оно конкурировало с какой-нибудь литературной сорокой, без умолку стрекочущей выдуманные ею похабные русские пословицы и поговорки?

– На лице его отчётливо проступала желтоватость, свидетель наличия в его душе солидного процента целлюлозы, однако возиться с бумагой толком не умел… Представь женщину зрелого возраста: плавает в морской купальне… В бирюзовой воде поблескивают перламутром ухоженные ногти на ногах, а, когда вылезает из бассейна и стоит рядом, бросается в глаза глубокая старческая морщина за ухом.

– Итак, отец Лев ухаживал за своей теологической морщиной и…

– Поставлял свои труды в редакцию церковного официоза под конвоем жены. В Москве чета останавливалась у священника Рожнова, с ним отец Лев грыз гомилетику в семинарии.

– Кстати, почему ты всё-таки не пошёл учиться в семинарию?

– Ты помнишь, как Иванушка-дурачок за чудом ходил? В духовную ремеслуху меня не взяли, потому что хоть и начертано в Писании: «Мы безумны Христа ради», никого, кто имеет военный билет со штампом, освобождающим его от армии в связи с тем, что у него не все дома – в бурсу на порог не пустят. Да и просочись я контрабандой в эту школу, удрал бы из неё, по мнению экс-ректора, через три месяца, как Чапаев из академии генштаба! …Гегель наотрез отказывался преподавать в семинарии…

– А Розанов считал, что в быке, поднимающемся на корову, больше богословия, чем во всех духовных академиях!

– По гороскопу я бык.

– Не могу понять, как тебя, здравомыслящего «тельца» упрятали в психушку? Ты что? Подражая царю Давиду чертил на дверях, пускал слюни? За что?

– Да за что угодно! Хотя бы за то, что сунул сырые сны на просушку в психоанализ, написав очерк о жизни и творчестве поэта, который пустил себе из револьвера пулю в грудь…

– Из-за невозможности встречаться в борделе с Лилей Брик?

– Спустя тридцать лет этот эскиз, набросанный дипломированным шизоидом, опубликовал в Москве «Новый психиатрический журнал», издаваемый на средства Швейцарии.

– Ты сочинил его, когда сам был близок к суициду?

– Когда министр госбезопасности бил челом в Кремль (и Кремль одобрил) о развёртывании сети психбольниц для защиты государственного и общественного строя…

– От посягательств диссидентов!

– Когда хватают ночью из квартиры и водворяют в бедлам… сколько нужно усилий, чтобы выдержать обстановку дурдома?.. «Завяжите мне руки, хочу выколоть себе глаза!» – канючит хромой интеллигент. Ему суют семь-восемь таблеток.

– У вас на лице блуд, похоть, шизофрения! – заявляет врачихе косой псих.

– Странно, почему вам не назначают уколы? – заигрывает со мной незамужняя медсестра.

– А вам что, очень хочется увидеть мою задницу? – с вежливой злостью реагирую я, перепуганный вопросом, опасаясь, как бы её реплика не навела лечащего меня медика на мысль о необходимости применения более радикального выхаживания; вместо отвратительного галоперидола (приравнённого на Западе к пыткам в концлагере), тизерцина и прочих транквилизаторов, которые я, получив у раздаточного столика и спрятав (якобы проглотив) под язык и тут же отправляясь в туалет, сплёвывая гадость в дырку, – вместо налаженной манипуляции, устраивающей меня, психиатров, органы правосудия и любой трибунал, вместо всего перечисленного глупая бабёнка, кокетничая с пациентом, могла натравить на меня дракона из подземелья – мерзкий шок, когда больному «всё по барабану», когда он рычит в бессознании, изо рта водопад пены, бьётся, привязанный в кровати, а на нём гарцуют гарпии-санитарки, хватают, впрыскивают в вену на руке нектар глюкозы, чтобы вернуть из Зазеркалья бреда в рай богадельни!

– Как вы, интеллектуал, можете в наше время верить в Бога? – надоедает лечащий меня эскулап.

– Amor Dei intellectualis, – автоматически цитирую Спинозу, убеждая эксперта в белом халате, что выпускать нонконформиста на свободу в советскую действительность рановато. Надо лечить! Постоянное недовольство окружающими, повышенная раздражительность, эгоцентризм, подозрительность – все симптомы христианства легко укладывают в рубрику психических аномалий.

Медсестра, что любезничала со мной, держа в руке для пациента шприц с болючей жидкой «серой», от которой три дня тот будет лежать пластом, задета моим ответом:

– Мне хочется сорвать с вас маску!

– А мне с вас трусики!