Духота

Весной камера залихватски режется в самодельные карты, скроенные из огрызков газет. Гвалт на нарах, а я ногами на тумбе, тычу ухо к высоко вмонтированному в стене радиорепродуктору: передают фрагменты «Времён года» Вивальди с авторскими ремарками: «Лето, летают комары, жужжат мухи… Спят после работы пьяные крестьяне…», «Зимой от холода стучат зубы, человек падает на льду… Сильный ветер…».

– Это не то, что в Гималаях, где тибетские адепты бдят раздетыми среди скал на морозе, высушивая внутренним жаром своего тела наброшенные на голые плечи мокрые куски материи… Мы опять впали в лирическое отступление. Лучше скажи, как повёл себя отец Лев? Ведал ли о предстоящей акции своих знакомых на Красной площади?

– Ведал. Однако к друзьям у Кремля не явился, как полковник Пестель на Сенатскую площадь к облапошенным солдатам… Отсюда покатился слух о его работе на охранку… Он был вхож в гражданские инстанции. Мог смело пойти к определителю клещей в почве – уполномоченному по делам религий и потребовать, чтобы прекратили травлю школьной учительницы, посещающую церковь.

– Мужество, достойное пастыря!

– Или устроить лёгкий переполох в отделении КГБ по поводу того, что с поезда сняли ехавших к нему людей. А эти люди просто сделали непредвиденную остановку в соседнем городе и через некоторое время уже ужинали у Пеликановых.

– Продвигается ли знакомство с моей книгой? – жевал куриную ногу на том ужине отец Лев, обращаясь ко мне. На страницах доверенного фолианта он сделал пометы, как пёс автографы на кустах, подняв заднюю лапу.

– А вам отец Лев, – слава Богу, не давая мне ответить, встрял сельский иерей Петухов, – привет из белокаменной! На днях вернулся, кланяется вам Глазуньин. Волнуется, когда приедете? Хочет писать с вас портрет старца Зосимы, иллюстрацию к Достоевскому.

– Глазуньины по-прежнему берут обеды из «Праги»? – поинтересовалась Зоя. – Мне очень понравилась их столовая. Как у Рожнова, в русском стиле. Лавки, иконы, рушники… У отца Льва, когда мы были у них, все взяли благословение… У Нинки, жены Глазуньина, такой крест! Старинный, эмаль на золоте… Обещала мне кое-что подарить из своей бижутерии, хотя батюшка этого не любит… Сам, впрочем, получил от них презент, блок сигарет «Мальборо»…

Петухов простосердечно сообщил, что путём строжайшей экономии за последние годы сколотил несколько тысяч на обзаведение в городе собственным домом.

Зоя неожиданно всхлипнула:

– Господи! У меня за всю жизнь даже шубы не было!

Всем стало неловко.

Пеликанов покраснел, мягко пожурил супругу, утешая тем, что вещи не главное и что, Бог даст, он ещё купит ей желанную обновку… Протопопша вытерла слёзы, положив в рот ломтик сыра, напоминающий по вкусу свежую горьковатую пломбу в дупле зуба.

Случалось и так, что после вечери, или, если хотите, агапы, коли присутствовал регент собора со своей весьма миловидной молодой женой… отец Лев запирался с нею в кабинете, и оба долго не выходили… Наедине, без шума, с благоговением и кротостью во взоре, выражая всем своим видом любовь Божественную, батюшка слегка касался колен сидящей исповедницы, как бы склоняя её преклонить колена сердца пред Господом.

Регент с окладистым животом, лысый, бритый, расхаживал по гостиной, посматривал на круглые карманные часы:

– Однако…

Зоя возилась в кухонной плазме, мыла посуду, ни о чём не беспокоясь… Однажды… заподозрила Левушку в измене… У неё открылись невыносимые головные боли… Жар… Сердцебиение… Злость…

Пеликанов повёз её в глухую деревню к популярному старцу. Оба поисповедовались… Божий глашатай объявил матушке, что её благоверный чист, не запятнан… Причастил из единой Чаши.

Когда гости рассредоточивались по своим домам, и Петухов на сон грядущий во всё горло, истово молился перед иконами в углу (в село ему ехать уже было поздно), пресвитерисса, приняв ванну, забиралась в постель мужа.

– И что за люди? – шептала. – Я никому не доверяю. Вечно тебе попадается мелочь.

– Удел китов, Зоюшка, питаться планктоном.

– Мыши подле слона! – прижималась к мужу с нежностью, похожей на горячую капельку воды, что вытекает ночью на подушку, набившись в ухо во время утренних купаний в море.

– Но, всасывая и пропуская сквозь жабры своего дома почти всю епархию, не отождествлял ли он себя с начальником архиерейской контрразведки?

– Скорее играл роль лидера легальной оппозиции Его Преосвященства… Разыскав как-то отстранённого от дел секретаря епископа, условился с ним подметнуть Патриарху письмецо о том, как управляющий епархией утрамбовывает свой карман поборами с сельских и городских приходов… Диакон, однако, одумался, повалился архиерею в ноги.

Аминь Аллилуевич вызвал к себе обидчика и его жену.

Рассказывая о взбучке в покоях архипастыря, Зоя так искренне, так пылко, как львица, защищала супруга, что я почти поверил: вся эта история – выдумка, поклёп.

«Да… поклёп», – думал я, наблюдая, как отец Лев развивает тонкую теологическую тему в окружении духовных чад… «Не браться за оружие? Это пацифизм… Если бы мы не дрались на Куликовом поле, погибли бы Русь, Православие!»