Духота

Это она, когда меня выхаркнула тюрьма, пошла впереди, отводя из приёмного покоя в назначенное отделение, фанфаря, как стихом Франсуа Вийона, «упругим задом, который даже у старцев жар будил в крови».

Психушка была раем после острога: свежий воздух, белые простыни, вареники с ладонь, свидания с родней, танцульки по вечерам «под патефон» в женском флигеле, где, если удастся, можно завести флирт с миловидной неврастеничкой или даже с умелой девицей из младшего персонала, которая утром берёт у тебя кровь из пальца, колет в плечо витамин В-12 и однажды вонзит в выгнутый позвоночник полую внутри иглу, через которую капают на анализ в подставленную пробирку твои неунывающие, чистые, как слеза, мозги.

Между тем лечащий врач заносит в «Историю болезни»: «К пребыванию в больнице относится с безразличием». Ну конечно, «с безразличием», если первое, что сделал при обходе врача – указал на тухлое постельное бельё, которым кто-то пользовался до меня…

Далее пишет: «Изучает, по его словам, философию, но не такую, как все… Диагноз: шизофрения.».

Мне доставляет искреннее удовольствие сие резюме. Ведь, прочитав три десятка страниц из «Феноменологии духа» Гегеля, не зная, кому принадлежит предъявленный им на экспертизу текст, американские психиатры безоговорочно констатировали: такое мог сочинить лишь дегенерат!

После освоения залежей целинных земель психушек и тюрем (по этапам прошёл через семь каталажек) заветная мечта стать священником превратилась для меня, выражаясь библейским слогом, в мечту евнуха растлить девицу. Я попал… на подводную лодку, запутанных в стальных сетях, но – она всё же нашла дырку, вырвалась из плена: коммуняки, опутав Церковь цепями, прошляпили запрет епископату рукополагать тех, кто не отведал муштру в семинарии.

Но я… отвлёкся. Вернёмся к приятелю отца Льва протопресвитеру Рожнову, ещё одной разновидности конфессионального истеблишмента. Он успешно окончил Духовную академию. В качестве русского стипендиата (через фильтр КГБ) потёрся в Ватикане, сфотографировался подле Папы, защитил диссертацию на звание доктора богословских щей, и теперь его подрясник украшает цыганистое монисто из орденов отечественной и зарубежной Церквей, соревнуясь с кучей наград на мускулистой груди его бульдога (зри фото), полученных на выставках и состязаниях собачьего спорта.

Пёс не любит супругу богословца, рычит, когда та гоняется за мужем с вилкой в руке; или не спускает с неё глаз, когда матушка удручённо сидя на кухне за покрытым янтарным лаком деревянным столом, стилизованным под русскую старину, попивает душистый английский чай, привезённый хозяином из зарубежной командировки; барбос успокаивается, когда протопопица валяется в спальне, перечитывая роман, украдкой переправленный мужем через кордон.

Она состоит на учёте в психдиспансере и вполне могла бы быть одной из моделей для портретов святых мучениц, которых, коли верить искусствоведам, Эль Греко выбирал среди клиентов психиатрических клиник.

Рожнов озабочен чистотой и уютом своей квартиры, тщательно ухаживает за жилищем с помощью молоденькой домработницы (цветочная пыльца на ножках пчелы). Охотится за мебельным антиквариатом. В прихожей висит большое зеркало, оправленное в позолоченную раму из-под двухсотлетнего киота. Добыл в комиссионном магазине неповоротливый шифоньер, твердя, что полуразваленная махина – родственница красного дерева. Оснастил двери бронзовыми ручками фигурного литья. Завёл телефон совнарком-фасона. В кабинете поселил потресканную парсуну – некий святитель позапрошлого века.

Книжный шкаф запирает, пряча ключ в карман брюк:

– Враг силён!

Не потому, что боится гостей, которые невзначай обнаружат у него крамолу, исподтишка привезённую с Запада (стопку, например, бердяевского журнала «Путь»), а потому, что подозревает возможность незаметного исчезновения дефицитных изданий.

Отец Лев не равнодушен к домашнему комфорту, но ради оного ни разу не ударил палец о палец (и белила, и красила, и вызывала водопроводчика всегда Зоя). Он снисходительно хмыкал над житейскими треволнениями столичного клирика («Тоже мне, хранитель папской горчицы!») и покупал у него втридорога – иначе с книгами спекулянт в рясе не расставался – работы отцов Церкви, напечатанные в Брюсселе. Именно у Рожнова приобрёл оттиснутый на тонкой папиросной бумаге увесистый том с критикой клерикал-большевизма. Но, привезя фолиант домой, не одолел, застрял на сотой странице… У него была неплохая библиотека, однако владелец её уже приблизился к тому пределу, когда человек, много рывшийся в книгах, устаёт читать, да и отмахивается, если те ставят подножку его консервативным убеждениям, а Зоя…, хоть и выглядела моложе мужа… просто не успевала просматривать новинки… Стоит у меня перед глазами с прижатым к боку жёлтым эмалированным тазом, чтобы вынести во двор и развесить на верёвке выстиранное бельё.