Духота

Прежде всего, в глаза бросается чудовище, змей-Горыныч, живущий не то в кровавом урочище, не то в глубоком озере. И к тому-то месту дорожки не торены, и путь всякому доброму человеку заказан. У дракона, как и полагается в поэтических воззрениях на нечистую силу, когтистые крылья, «семь мерзостей в сердце», в промежутках чешуи на шкуре дремлют мелкие твари, из пасти пламя на версту, а из ноздрей сыпет кубометр искр. Перед драконом, – добавляет церковное предание, – пятится в страхе и ужасе красна девица, царская дочь, девушка на выданье, такая пригожая, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Люди, чтобы спасти себя, привыкли, очумев от горя, отвозить змею на съеденье своих детей. Настала очередь царского чада. И, кажется, – конец лебёдушке!

Откуда ни возьмись, скачет воин на белом коне.

И по его казацкой выправке чувствуется: не на перине нежился, в седле ночевал. Ему двадцать лет, но он уже командир сотни или полка. Удалой молодец – умом мужествен, телом крепок, лицом леп – в престветлых доспехах привстал на стременах, изловчился и вогнал в гада лучевидное копьё!

Красивая сцена.

Что, впрочем, в ней сногсшибательного?

Молодую женщину выручает из беды человек большого сердца, отваги и благородства. Сколько раз мы встречали это событие в произведениях искусства и сколь тщетно искали его в трамваях, магазинах, на улицах?

Как попала сия история в Церковь?

Св. великомученик и победоносец Георгий, эпизод из чудес которого – освобождение девушки, предназначенной на прокорм чудовищу – издавна почитается на Руси. В двадцатом веке его изображение стало знаменем «Союза русского народа». Царём учреждена боевая награда русских солдат и офицеров – Георгиевский крест.

Созерцая герб или икону с фигурой св. Георгия, поражающего змия, мы ощущаем религиозно-эстетическое переживание на стыке двух чувств: трагического и возвышенного, действие на иконе и гербе преподнесено так, будто мы не знаем, чем оно завершится. Схватка кипит, словно сейчас. Гибель девушки (остающейся на гербе «за кадром»), кажется, предрешена. Мы ещё не ведаем, чем закончится борьба храброго рыцаря, «тернием духа увенчанного», с пресмыкающимся по крещёной земле ползучим монстром.

В этой возвышенной тяжбе, которая разворачивается на наших глазах, причём сегодня, в данное мгновенье, приоткрывается некий таинственный смысл. В религии – связи человека с Богом – нет ничего прошлого. То, что когда-то было, и есть настоящее. Христос ежедневно закалается. Жрец ежедневно приносит Себя в жертву. Это свершается на каждой литургии. Святой «Господень часовой» Георгий постоянно бросается нам на помощь.

Что же, это обычный для богатыря подвиг? Ведь и герой древнегреческих мифов Персей убил чудовище, освободив прикованную к скале Андромеду. Скала, по мнению мистиков – это тело. Прикованная к ней дева – душа, которую надо оторвать от телесности. Так интерпретировали свой миф язычники. Мы, христиане, видим в драме, зашифрованной на иконе и гербе, нечто большее. Под первым кругом впечатлений (конь, дева, рыцарь, змей) лежит слой более сложных явлений, чем простые зрительные восприятия. Икона и герб с изображением святого воина на белом коне – окно в Апокалипсис, книгу евангелиста Иоанна Богослова, прожигающую наши души пророчеством Страшного Суда. Несомненно, сквозь икону и герб мерцает история грехопадения прародителей, вызывая в нашей памяти библейского змия и Еву, соблазнённую ядом богопротивной лести. Дракон – это сатана. Дева, Невеста, которую ему не терпится сожрать – не кто иная, как Церковь. В облике воина, «прозябшего от корня Господня», угадывается Сам Христос.

Поражение дракона, освобождение Церкви Невесты, Страшный Суд – вот что таит в себе старинный герб белокаменной Москвы, по внутреннему небосводу которого «пробегает, содрогаясь, зарница» христианского чуда.

Аминь.

Отче наш

Если бы завтра потоп, война или враги христианства уничтожили все книги Священного Писания, все копии Евангелия и упразднили Церковь, смог ли человек спастись?

Смог бы!

Если бы из Нового Завета уцелел на бумаге или в чьей-то памяти крохотный отрывок «Отче наш».

Эта молитва окормляет нас с колыбели. Св. Максим Исповедник находил в ней «богословие, сыноположение по благодати, равночестие Ангелам, вечной жизни, Причастие, восстановление естества в свойственный ему бесстрастный чин, отложение закона греховного и уничтожение тиранства лукавого…»

Каждая молитва возносит из-под сердца обращение к Богу, прошение и славословие. Христос эту форму не меняет. Он учит начинать диалог с Богом с призывания Имени Господа. Как зовут Творца неба и земли? Иегова? Брама? Кецалькоатль? Зевс? Юпитер? Осирис? Ваал? Люди разных цивилизаций и культур по-разному именовали высшую Силу, почитаемую ими. Христос называет Бога просто и ясно: Отец.