Говорили: «Мыслю, следовательно, существую!».
Другие утверждали: «Хочу, следовательно, существую».
Третьи додумались до вывода: «Работаю, следовательно, существую».
Христианство же во все века пело одно и то же: «Люблю, следовательно, существую».
И какое нам дело до того, что во всех литературных и философских энциклопедиях совсем недавно судачили, да и будут, вероятно, и впредь талдычить всякие ученые мужи, будто автором библейского гимна любви под названием «Песнь песней» является не тот, кто себя за него выдает, что сочинение сие – крошево интимно-лирических и свадебных песен, и будто церковь выхолостила из текста чувственное начало двух сгорающих от пылкого влечения людей, представив их любовь как взаимоотношения души и Бога, Церкви и Христа.
Бывает, неравнодушен один человек к другому, и как ни бьётся родня, ни взывают к разуму соседи, сотрудники, а порой и представители государства и прочие доброжелатели, доказывая, что он или она тебе не пара, и ростом не вышел, и мозги набекрень, и прошлое у него не очень стерильное, и в кармане ни гроша, а не может душа без него, хоть режь!
Перевороти горы книг, ломай голову, страдай от бессонницы, всё равно не поймёшь, почему мужчина, с тонким, изысканным вкусом, которому всё некрасивое, может, вопреки рассудку, всей своей физической и духовной культуре быть без ума от ограниченной, ленивой, не шибко чистоплотной женщины, у которой, выражаясь библейски, сосцы, как башни, и которую он уподобил кобылице в колеснице фараоновой.
Может, так Бог любит человека?
Весна – классическое время любви. Раскрываем «Песнь песней» и в подтверждение читаем: «Вот зима уже прошла; дождь миновал, перестал; цветы показались на земле; время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей…». Именно в этот период года слышим со страниц Священного Писания зов к нашей душе, словно к невесте, восстать, двинуться в путь, подальше от гор барсовых, прочь, по комментарию св. Григорий Нисский, от зверей, ближе к Богу.
Мы видим, как царь вводит дщерь именитую в свои чертоги, в дом пира. Не так ли Бог влечет нас на пир богослужения в храм?
Жених грядёт в полночь к невесте, но она не спешит отворить Ему дверь. Колеблется, не верит, что её суженый, друг полевых лилий, совсем близко. Не душа ли человека порой медлит открыть себя Богу, не ведая, что Он всегда рядом?
И Бог, если человек не дает Ему доступ к себе, как бы тихо ускользает. И тогда разъедает тоска, где Он? Где Ты, Любимый?
Вникните в монолог прекраснейшей из женщин: «Положи меня, как печать на сердце Твое, как перстень, на руку Твою, ибо крепка, как смерть, любовь… Она пламень весьма сильный. Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют её. Если бы кто давал все богатства дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презреньем».
Кто спорит? Любовь совмещает в себе ветхое и новое, чувственное и духовное! Кто не согласен с тем, что от внешней страстной природы любви хомо сапиенс должен подниматься к созерцанию внутренней красоты?
«Любить человека ради Бога – это самое высшее, чего достиг смертный, без этой крупицы соли и пылинки амбры, любовь скорее глупость и живность» (Ф. Ницше).
Аминь.
Железный игумен
Для чего человеку даны четырнадцать или двадцать лет? Для того, чтобы на манер героев рассказа Чехова бегать в Америку?
Юный сын покойного княжеского помощника Феодосий примкнул к проходившим через Курск странникам и вместе с ними направил стопы свои в Иерусалим поклониться гробу Господню. Мать кинулась в погоню. И подобно тому, как столетиями позже за первой московской заставой задержали будущего знаменитого славянофила Алексея Хомякова, который в шестнадцать лет без паспорта решил дать тягу из дому в ту страну, где хотел драться с оружием в руках за свободу христиан, так и нашего пилигрима настигла мамаша недалеко от Курска. Юноша, не подозревая о приближении родительницы, ехал в поскрипывающем обозе и уже мысленно представлял досточудные места, где ступала нога Всемилостивого Спаса, как вдруг кто-то сзади схватил его за волосы, поверг с телеги на землю, с руганью стал бить.
Пригрозив ворчащим паломникам, мать воротила путешественника в своё гнездо; всего в синяках посадила в прочную клеть, позвала кузнеца – заковала в железо. Теперь отрок передвигался, звеня кандалами, словно прообразом вериг. Неукротим был норов у вдовы, но смирение у её чада было покруче. Понимал: дано ему жало в плоть. И жало это – родная мать.
Пообещав не стремиться впредь за сине море, за высокие горы, Феодосий добился освобождения от железных колодок… По-прежнему почти ежедневно ходил в храм и, заметив, что на литургии не хватает просфор, сам решил овладеть мастерством пекаря. На задворках ухоженных хором, тайком от всех, пользуясь советами старой боязливой стряпухи, замесил тесто. Сколько слёз скатилось в муку, когда подгорали первые изделия! Позднее дело наладилось, и вскоре вдова, к стыду своему, столкнулась на базаре с собственным сыном: торговал с лотка отличные просфоры с чётким изображением креста! Вырученные деньги раздавал нищим.