Духовная жизнь Америки (пер. Коваленская)

Если бы мн пришлось перечислитъ главные недостатки Эмерсона, какъ критика, я, во-первыхъ, упомянулъ бы о его крайне неразвитомъ, психологическомъ пониманіи и слишкомъ развитомъ нравственномъ взгляд. У него слишкомъ схематическія представленія о книгахъ и людяхъ. Онъ совсмъ не чувствуетъ тонкихъ душевныхъ движеній, тонкихъ выраженій воли и инстинктовъ, онъ не понимаетъ сокровенной жизни съ ея безымянными переливами. Онъ врно пойметъ совершившійся фактъ, но онъ не пойметъ совершающагося факта. Онъ ходитъ вокругъ книги и выдергиваетъ изъ нея нити, не замчая, что она представляетъ собою ткань. (См., между прочимъ, его замтку о Вильгельм Мейстер.) Точно такъ же поступаетъ онъ и съ писателемъ; онъ беретъ отрывки, отдльные моменты, набрасывается на какой-нибудь фактъ, привязывается къ какому-нибудь году и совершенно оставляетъ его въ поко до и посл того. Благодаря отсутствію психологической чуткоcти, въ критик Эмерсона никогда нтъ того слова, того мазка, который создаетъ живой образъ. Онъ самъ не входитъ въ сущность предмета и потому не передаетъ его и другимъ. Всего глубже онъ вникъ въ психологію Платона, но его статья объ этомъ философ все же очень поверхностна. Ее можно назвать хвалебнымъ гимномъ, панегирикомъ, но не характеристикой. Онъ не объясняетъ намъ Платона своими прекрасными фразами, имющими лишь связь съ именемъ философа, онъ представляетъ намъ тонкую, перепутанную мозаику, а не человка. Насколько въ Эмерсоновской критик чувствуется недостатокъ психологическаго анализа, настолько она изобилуетъ моралью. Онъ пуританинъ, онъ азіатъ, онъ фетишистъ. Отъ поклоненія ортодоксальнымъ фетишамъ онъ перешелъ къ поклоненію современнымъ. Но онъ остался до послднихъ своихъ дней похожимъ на мусульманина, который всегда обращаетъ свой взоръ на востокъ и иногда становится на колни. Мораль была и осталась его основнымъ инстинктомъ, въ немъ мораль прирожденная, создавшаяся цлымъ рядомъ поколній и вошедшая въ плоть и кровь. Его предки были пасторами въ теченіе 8 поколній. Онъ самъ говоритъ съ чувствомъ собственнаго достоинства, къ которому мы относимся съ состраданіемъ, что онъ «пропитанъ землей». И дйствительно, стоитъ только начать читать его книгу, чтобы почувствовать «запахъ земли».

Большая нація могла бы имть въ немъ значительнаго литературнаго критика и законодателя въ продолженіе сорока лтъ, но онъ выступаетъ въ критик только какъ служитель Божій, возвышающій свой голосъ отъ имени Господа, онъ нанизываетъ на свое копье людскія прегршенія и показываетъ ихъ людямъ для страха и предостереженія, точно маленькій Самсонъ, вооруженный библейской ослиной челюстью, которою онъ сражается. Никакого прегршенія, никакого порока, никакой вины, никакого человческаго заблужденія — пока я — Ральфъ Вальде Эмерсонъ — здсь. Мораль затуманила его прекрасную голову и повредила его критическимъ способностямъ. Онъ сожалетъ о Вольтер за то, что тотъ сказалъ о «добромъ Іисус»: «Никогда не заставляйте меня больше слышать имя этого человка». Онъ цитируетъ Веды, Багаватъ, Гета, Аклаки-Іалоли, Вишну, Пурана, Кришну, Іоганидру, коранъ и библію, подтверждая свои свои эстетическія и философскія опредленія. Съ чисто пасторской скромностью онъ осуждаетъ легкомысленную жизнь Шекспира, что длаетъ честь его прямолинейному мышленію.

Эмерсонъ, осуждающій все дурное и легкомысленное и воодушевляющійся только добрымъ и прекраснымъ, занимался литературой въ Америк — стран глубоко безнравственной, гд везд, кром Бостона, готовы выбросить за окно всякую библейскую добродтель. Эмерсонъ въ нравственномъ отношеніи сильно напоминаетъ англичанина Джона Рёскина, хотя въ эстетическомъ отношеніи послдній стоитъ гораздо выше его. Подобно Рёскину Эмерсонъ строитъ критику на нравственномъ основаніи, онъ разсуждаетъ съ точки зрнія общепринятой морали, онъ доказываетъ съ Платономъ въ рукахъ и осуждаетъ съ библіей въ сердц. Его журнальныя статьи являются честнйшей и чистйшей защитой божественной эстетики. Онъ критикъ и пасторъ, и пасторъ въ критик. Онъ не ршается сказать, что Гете… Но я лучше приведу выдержку изъ его сочиненія, такъ какъ для критика очень характерно то, чего не ршается сказать Эмерсонъ о Гёт: «Я не ршусь сказать, что Гёте достигъ той высшей ступени, съ которой говоритъ намъ геній. Онъ не поклоняется высшему единству, онъ, какъ крпость, недоступенъ для морали. Въ поэзіи бываютъ боле благородные мотивы, чмъ т, которые онъ воспваетъ. Есть писатели съ меньшимъ талантомъ, но ихъ мотивы чище, и они больше захватываютъ душу. Гёте никогда не будетъ дорогъ людямъ. Онъ не признаетъ чистой истины ради истины, онъ признаетъ ее только ради культурности и образованія, къ которымъ она ведетъ. Его цль заключается ни больше ни меньше какъ въ завоеваніи всей универсальной природы, универсальной истины (On Goethe, а lecture, стр. 19).

Какая безнравственностъ! Какое преступленіе! И Эмерсонъ говоритъ это отнюдь не въ шутку. Полное отсутствіе насмшки въ душ этого человка является самой „чистой истиной“, которая только мн извстна.