Духовная жизнь Америки (пер. Коваленская)

Эмерсонъ очень несдержанъ какъ въ своей похвал, такъ и въ хул. Онъ увлекается и переходитъ границы. Онъ показывается Шекспиру, онъ поетъ ему хвалебные гимны, онъ считаетъ его «человкомъ изъ человковъ», но одновременно съ этимъ онъ осуждаетъ его «низкую суетную жизнь». Къ этому слдуетъ прибавить, что, по мннію Эмерсона, «Шекспировскій геній служилъ ему для увеселенія публики», въ дурномъ значеніи этого слова, о чемъ онъ говоритъ непосредственно посл восхищенія Шекспиромъ, какъ «тонкимъ писателемъ», «творенія котораго снизошли къ нему съ небесъ». Во всемъ этомъ выражается та неустойчивость, съ какой Эмерсонъ судитъ о вещахъ. Мн кажется, что его критика далеко не удовлетворительна и стоитъ не дорогого. Она исключительно является продуктомъ образованія, а не природныхъ дарованій. Его сила заключается въ пониманіи, исходящемъ изъ морали; онъ ораторъ въ критик; поэтому его талантъ боле литературный, чмъ критическій. Онъ можетъ написать статью да любую тему, будь то «безконечность божества», или нсколько непохожая на эту тему «табакъ — лкарство противъ мышьяка». Онъ пускаетъ въ ходъ свои значительныя литературныя способности и пишетъ одинаково интересно какъ о мистицизм, такъ и о реализм.

Эмерсонъ прекрасно знаетъ свою способность писать подъ какимъ угодно заглавіемъ, онъ сознаетъ это во многихъ своихъ статьяхъ и признаетъ это за важнйшее достоинство писателя. Онъ говорить о Шекспир слдующее: «Говоря о главныхъ достоинствахъ Шекспира, достаточно сказать, что онъ лучше всхъ владлъ англійскимъ языкомъ и могъ говорить о чемъ хотлъ». Объ Эмерсон можно тоже сказать: «онъ владлъ англійскимъ языкомъ и могъ говоритъ о чемъ хотлъ; при чемъ онъ могъ говорить о предметахъ, совершенно не касающихся темы, и въ силу своего литературнаго дарованія умлъ сдлать ихъ относящимися къ длу. Такъ, въ лекціи о философіи Платона онъ въ продолженіе пяти минутъ занимаетъ насъ литературными разговорами о Сократ, при чемъ его разсказъ очень хорошъ, интересенъ, живъ, и мы слдимъ за нимъ съ величайшимъ интересомъ.

„Сократъ, человкъ низкаго происхожденія, но довольно почтенный; исторія его жизни весьма обыкновенна; его вншность была до такой степени некрасива, что сдлала его мишенью для насмшекъ… Актеры копировали его на сцен, горшечники выскали его безобразную голову на своихъ каменныхъ кружкахъ. Онъ былъ хладнокровный малый и соединялъ юморъ съ полнйшимъ самообладаніемъ; отсюда происходитъ его пониманіе всякаго человка, съ которымъ ему приходилось сталкиваться и котораго онъ всегда поражалъ въ спорахъ, доставляющихъ ему безмрное наслажденіе“…

„Молодежь необыкновенно любитъ его и приглашаетъ его на свои пиршества, куда онъ идетъ ради бесдъ. Онъ можетъ также пить. У него самая крпкая голова въ Аинахъ, и онъ, какъ ни въ чемъ не бывало, уходитъ съ пиршества, когда вся пьяная компанія лежитъ подъ столомъ, уходитъ для того, чтобы завязать новый діалогъ съ тмъ, кто еще трезвъ. Однимъ словомъ, онъ такой человкъ, которому нашъ деревенскій людъ далъ бы прозвище „стараго воробья“. Сократъ необыкновенно любилъ Аины; онъ ненавидлъ деревню, никогда добровольно не покидалъ городскихъ стнъ, зналъ старыя письма, умлъ цнить народъ и философовъ и находилъ, что въ Аинахъ ршительно все лучше, чмъ гд бы то ни было. Въ манерахъ и въ разговор онъ походилъ на квакера. Бесдуя особенно съ утонченными людьми, онъ любилъ брать обороты и образы для своей рчи изъ самыхъ низкихъ сферъ, начиная съ судовыхъ котелковъ и кончая самыми неудобо-называемыми предметами хозяйства. Его мудрость напоминаетъ мудрость Франклина. Такъ, онъ однажды доказалъ человку, который не ршался итти пшкомъ въ Олимпію, потому что этотъ путь казался ему слишкомъ длиненъ, что онъ пройдетъ совершенно столько же у себя дома.

„Добродушный старый дядюшка со своими большими ушами, и неутомимый говорунъ…

"Онъ очень бденъ, но закаленъ, какъ солдатъ. Онъ въ состояніи питаться ничтожнымъ количествомъ маслинъ; обыкновенную его пищу составляютъ хлбъ и вода; въ исключительныхъ случаяхъ пиршества у друзей.

"Его необходимые расходы безмрно малы, и никто не былъ въ состояніи жить такъ, какъ онъ жилъ. Онъ не носилъ нижняго платья, верхняя же одежда у него была одна и та же и лтомъ и зимой. Онъ всегда ходилъ босой. Говорятъ, что для того, чтобы доставить себ удовольствіе, онъ по цлымъ днямъ бесдовалъ съ образованной молодежью. Онъ иногда уходилъ къ себ въ мастерскую и выскалъ хорошія или дурныя статуи на продажу. Какъ бы то ни было, но бесда доставляла ему самое большое удовольствіе; прикидываясь ничего не знающимъ, онъ опровергалъ всхъ лучшихъ ораторовъ, всхъ тончайшихъ аинскихъ мыслителей. Никто не могъ удержаться, чтобы не поговорить съ нимъ; онъ былъ чрезвычайно честенъ и любознателенъ, онъ охотно позволялъ опровергать себя, когда говорилъ неврно, и также охотно опровергалъ фальшивыя разсужденія собесдниковъ и былъ одинаково доволенъ, когда его опровергали, или когда онъ самъ опровергалъ.