Духовная жизнь Америки (пер. Коваленская)

Вопросъ заключается въ слдующемъ: повредилъ ли творчеству Шекспира его легкомысленный образъ жизни? Испортилъ ли онъ его произведенія? Ослабилъ ли его чувства и творческую силу? Вопросы эти боле чмъ излишни. Именно благодаря той жизни, которую не допускаютъ Эмерсонъ и бостонскіе эстетики, Шекспиръ пріобрлъ т большія познанія и ту глубокую правдивость, передъ которыми мы ежедневно изумляемся и за которыя считаемъ Шекспира великимъ аналитикомъ чувствъ, понимающимъ всякую страсть, всякій грхъ, всякое наслажденіе.

Шекспиръ пріобрлъ это интимное познаніе всхъ человческихъ пороковъ и заблужденій, безъ котораго его сочиненія не имли бы той цны, а его искусство было бы гораздо ниже, — именно, благодаря той жизни, которую велъ бросаясь во вс случайности ея и изучая на опыт вс ступени не только съ чувствомъ, но и со страстью и бшенствомъ. Но Эмерсонъ совершенно отказывается понять это. Онъ ни единымъ словомъ не обмолвился о необходимости, или хотя бы о польз его личныхъ жизненныхъ переживаній. Его психологическій взглядъ не идетъ дальше наимене человческаго въ человк, т.-е. морали. Для чего существуетъ только добродтель.

На этомъ основаніи онъ осуждаетъ Шекспира за его грховную жизнь. Shakespeare Society (Шекспировское Общество) выяснило, говоритъ онъ, «что Шекспиръ принималъ участіе и устраивалъ увеселенія. Этотъ фактъ унижаетъ его. Я не могу этому радоваться. Другіе замчательные люди вели такую жизнь, которая такъ или иначе гармонировала съ ихъ образомъ мыслей, но въ немь мы видимъ полную противоположность. Если бы онъ не былъ такъ великъ, если бы его можно было бы мрить мркою обыкновенныхъ великихъ писателей, напримръ, Бэкона, Мильтона, Тассо, Сервантеса, то мы оставили бы этотъ фактъ въ туман человческой судьбы. Но вдь Шекспиръ человкъ изъ человковъ. Онъ далъ великія и новыя, никогда до него не существовавшія основанія человческому духу. Онъ дальше водрузилъ знамя человчества среди хаоса. И такой человкъ не оказался мудрымъ относительно самого себя. Міровая исторія будетъ говорить о томъ, что величайшій писатель велъ низкую и суетную жизнь и употреблялъ свой геній на забаву толпы» (Representative men, стр. 135). На эти слова слдуетъ обратить вниманіе, они ярко характеризуютъ разсужденія Эмерсона и его манеру писать. У него встрчается безчисленное количество аналогичныхъ мстъ. На каждой страниц попадаются подобныя поразительныя и интересныя безсмыслицы. Во-первыхъ, онъ не можетъ восхищаться тмъ, что Шекспиръ «веселъ». Эмерсонъ никакимъ образомъ не можетъ радоваться этому, это для него «прискорбный фактъ». И въ той же самой книг, въ которой онъ разбираетъ Наполеона и Гёте, онъ произноситъ замчательное изреченіе, — что другіе великіе люди старались согласовать свой образъ жизни съ «своей мыслью», но, къ сожалнію, Шекспиръ поступалъ иначе.

Если бы вмсто слова «мысль» онъ написалъ «ученіе», то фраза была бы по крайней мр поэтична, тогда какъ теперь она совершенно безсмысленна. Можетъ быть, при всемъ своемъ легкомысліи Шекспиръ все-таки не былъ совершенно лишенъ мыслей. Его сонеты, между прочимъ, свидтельствуютъ, насколько онъ задумывался надъ своими распутствами. Разв можно вообще прожить всю жизнь, отдаваясь одному легкомыслію, не имя ни одной мысли и не жаля этого легкомыслія?

Если же дло идетъ о томъ, чтобы жить согласно своему ученію, то въ этомъ судьба Шекспира похожа на судьбу гораздо большаго числа замчательныхъ людей, чмъ предполагаетъ Эмерсонъ. Очень трудно слдовать своему ученію! Это было трудно даже для Эмерсоновскаго «добраго Іисуса», который, проповдуя любовь и терпимость, въ то же время хулилъ и давалъ грубыя прозвища интеллигентнымъ людямъ, которые обладали большимъ числомъ научныхъ знаній и свдній, чмъ то число, которое онъ сумлъ бы вычислить при помощи своихъ математическихъ познаній.

Что же осуждаетъ Эмерсонъ въ жизни Шекспира? Онъ не осуждаетъ его за присвоеніе чужой собственности, нтъ! Но онъ осуждаетъ его за его «веселый нравъ». На страниц 126-ой той же статьи онъ соглашается съ тмъ «фактомъ», что «Шекспиръ былъ во всхъ отношеніяхъ прекраснымъ супругомъ». Какъ же выражался его «веселый нравъ»? Наконецъ, обстоятельно доказавъ воровскія привычки Шекспира, Эмерсонъ все-таки называетъ его «величайшимъ поэтомъ». Ему онъ этого не ставитъ въ вину, а продолжаетъ хвалить его.