Дурманящий и поминальный напиток в вере и культах наших предков

Наилучшим примером того, какую роль мог играть дух воды в религиозной жизни, является Нил и его боги. Будучи отдельным богом, Нил никогда не входил в круг великих богов. Но люди приносили ему жертвы и славили его в песнях как «Владыку Воды», подателя пищи и жизненных сил. Его возвращение встречали с ликованием и благодарностью: «Поля смеются, берега зеленеют. Дары Бога нисходят, лица людей светлеют, а сердце Богов ликует[155]». Более того, уход этого бога из народного представления не привел к тому, что ежегодное чудо потопа, от которого напрямую зависит жизнь почвы, утратило свою силу в воображении народа и в обрядовости. Спасительный разлив реки был персонифицирован и представлен в образе бога плодородия Осириса; он стал «Великим Нилом, который дарует урожай, снабжая зерно водой, сокрытой в нем[156]». Его лодка, на которой он плавал по воде, стала самым значимым предметом культа воскрешения и плодородия во всех египетских храмах[157].

Там, где развился более богатый культ воды, мы встречаем две идеи, которые идут бок о бок. С одной стороны, мы видим почитание воды как таковой, с другой – поклонение духу воды. То, что последняя концепция может быть очень «примитивной», древней, показывают, например, исследования, проведенные Уно Хольмбергом («Харва») о водных божествах финно-угорских народов: «Там, где лучше всего сохранилась первоначальная концепция, а именно у саамов, остяков и вогулов, живущих вдоль реки Обь, воде поклоняются как отдельному духу-хранителю[158]».

Однако в данном контексте совершенно неправильно говорить об «одушевлении» воды. Бог – это река; конкретно и осязаемо река представляет сущность своей стихии, она сама – наполненный силой образ, который не надуман, а явлен нам в переживании. Если бы народный материал, подобный тому, что мы видим в скандинавской культуре, можно было бы применить к греческому язычеству, то мы, вероятно, увидели бы его красочный мир весенних нимф и водных божеств, созданный в пережитых ситуациях, встречах с явленным миром.

Однако ни более поздние народные поверья, ни параллели у других народов не могут доказать наличие веры в весенних богов на доисторическом Севере. И хотя мы не отвергаем возможность такой концепции, мы опираемся не только на культ родников бронзового века, но и на доказательства недавних исследований о том, что этот период также знал персонифицированных богов.

За богатым культом солнца бронзового века начала вырисовываться фигура бога солнца. Мы не имеем в виду колесообразные символы наскальных рисунков, которые могут означать, что солнце представляли в виде катящегося по небу колеса. Еще меньше мы полагаемся на «солнечную колесницу» из Трундхольма, которая позволяет сказать лишь то, что объектом поклонения было именно светило, а не персонифицированное божество солнца.

Однако изображение на недавно обнаруженном лезвии позднего бронзового века из окрестностей Бремена является убедительным: человеческая фигура с коротким веслом в одной руке сидит на корабле с декоративно изогнутыми кормами, которые в то время было принято задирать вверх. Перед кормой плывут рыбы; на корабле перед человеческой фигурой – вздыбленный солнечный конь[159].

То, что главная фигура – это персонифицированный бог солнца в человеческом облике, однозначно доказывает его сияющая голова[160]. Он изображен в церемониальной коленопреклоненной позе, которую мы также знаем по женским фигурам Фаардал и Фангел (Faardal, Fangel). Он совершает свое путешествие на корабле, но вместе с ним на борту изображен его конь, в образе которого в древности представляли себе солнечный диск. Эта композиция ценна с точки зрения истории религии. Она говорит нам о том, что, возможно, некоторые наскальные рисунки следует понимать как изображения воплощенного в иных формах светила, иногда к тому же и вооруженного[161].