Дурной глаз

Этой ночью он проснулся от скребущихся звуков за окном квартиры на четвёртом этаже. Он ждал под одеялом, надеясь, что это всего лишь остатки очередного тяжёлого сна. Всю неделю его мучали кошмары, в которых он убегал от кого-то по тёмным коридорам ведьминого дома, а когда холодные липкие пальцы хватали его за шею, он, оборачиваясь, встречался взглядом с мёртвой молодой женщиной, протягивающей к нему окровавленные руки, с которых вены свисали, как обрывки проводов. Царапанье не проходило. Денис начал лихорадочно, скороговоркой, шептать: «Уходи прочь убирайся оставь меня я ведь стёр все снимки в тот же день я стёр я ничего не видел ничего не было тебя нет тебя нет тебя нет». Зазвонил будильник на смартфоне, и Денис проснулся во второй раз. Выключил сигнал и убедился, что его окружает тишина, даже ранних машин не слышно. А самое главное – никаких скребущихся звуков.

– Я вообще отказываюсь тебя понимать, – произнесла Самира. – А ты?

– Просто поверь. – Он выложил на ленту покупки. Толстуха, вцепившись в вышитый бисером кошелёк, торопилась расплатиться за цыплят, продолжая искоса бросать на спорящих опасливые взгляды. Белая майка натянулась на её китовой спине, и под тканью проступали бретельки бюстгальтера. Весь вид женщины говорил о страстном желании поскорей оказаться подальше отсюда.

– Я тебе за объективы должна, – произнесла Самира неожиданно для себя. Денис отмахнулся:

– Где-то их потерял. Н… неважно. Мои проблемы.

Она довольно грубо протиснулась мимо толстухи, чем сильно напугала её, и бросилась к выходу, так ничего и не купив. Денис проводил её взглядом, затем обратился к женщине:

– Ничего и не было. – И облегчённо вздохнул.

Толстуха, смахнув в кошелёк сдачу, ринулась к дверям с прытью не меньшей, чем у Самиры. Денис захотел откупорить виски прямо на кассе и сделать глоток в полбутылки.

Этот вечер он провёл за компьютером, играя по сети во второй «Старкрафт». Поскольку Денис находился в приличном подпитии, игра не задалась, и он скатился на сорок пятое место в серебряной лиге. Это его заботило по-настоящему. До чёртиков. К полуночи он напился до невменяемого состояния. Получил то, к чему стремился, и это было великолепно.

Лишь две вещи серьёзно волновали его – как подняться в серебряной лиге и как не наблевать мимо унитаза. Поэтому он не интересовался местными новостями. Мобильный звонил и звонил, но ему было плевать.

Если бы Денис залез на информационный портал Студёновска, то узнал бы, что этим утром Чобита нашли мёртвым.

Как и Денис, Чобит жил на четвёртом этаже. Он оставил окно открытым на ночь. Под утро весь двор разбудил его истошный вопль. Крик не смолкал до приезда полиции. Взломав дверь, полицейские обнаружили Чобита, лежащего без сознания на полу спальни. Всё было залито кровью – хозяин квартиры, стены, пол и потолок, словно здесь разошёлся художник-авангардист. Рукой Чобит держал себя за горло, и из-под дряблых пальцев на вошедших щерилась рваная рана. Лицо Чобита было исполосовано. Он умер незадолго до прибытия врачей.

Больше в квартире никого не оказалось. Окно – стеклопакет – было приоткрыто на щель, такую узкую, что в неё мог бы пролезть лишь зверёк не крупнее кошки.

Не нашли и орудие смерти.

В том, что это не самоубийство, следователь был уверен.

Следователя звали Виктор Герасименко. Ему перевалило за сорок, он был холост, тучен, страдал от ВСД и увлекался коллекционированием фотографий кораблей, но не абы каких, а списанных, затонувших или севших на мель. Обстоятельства смерти Чобита поставили его в тупик. Герасименко засиживался в кабинете допоздна, работал с данными, просто из штанов своих потных выпрыгивал, но ни на йоту не приблизился к раскрытию дела, а только нажил гипертонию в придачу к ВСД. Результаты медицинской экспертизы вогнали его в депрессию. Возвращаясь домой по раскисающим осенним улицам, над которыми фонари склоняли жирафьи шеи, Герасименко не переставал ломать голову, и его рассуждения то и дело соскакивали в область паранормального. Он думал о вампирах. О чупакабре. О том, что с октября четверо несовершеннолетних объявлены в розыск. Когда он перемещался от одного пятна света к другому, он невольно ускорял шаг. Успокаивался лишь дома, за запертыми дверями (и закрытыми окнами), когда заваривал кофе в турке и пересматривал снимки мёртвых кораблей. Так ему удавалось забыть о таинственной смерти Чобита и о пропавших детях.

Всё же хорошо, когда можно поверить, будто ничего и не было.

Хотя бы ненадолго.

Хотя бы на ночь.

Эта сука.

Сумерки опустились на шоссе тенью летящего дракона, начал накрапывать дождик и одновременно с этим Борис заметил впереди то, что почти отчаялся найти прежде, чем снова даст знать о себе его деликатная, так сказать, проблема. Видно, небеса услышали его молитвы. Он выключил радио, мусолившее опостылевший блатняк на единственной частоте, которую ему удалось здесь поймать, и свернул к отелю. В низу его живота что-то шевельнулось, булькнуло, и Борис почувствовал знакомую резь. Она вернулась, но теперь не была так ему страшна.