Души

– Нет музыки? – изумился он. – Оркестр Пресвятого, да будет благословен, играет для тебя, только послушай: горлинки – слышишь? – так и воркуют: “гурр-гурр-гурр”, вороны каркают: “карр-карр”, вода в каналах плещется: “плюх-плюх”, ну, слышишь?

Церковный колокол пробил шесть часов.

– Пожалуйста, динь-дон.

Стрекотали цикады. Детский плач заполнил воздух. Из какой-то квартиры послышались истошные крики:

– Чтоб ты сгнила в турецком борделе!

– Все лучше, чем с тобой в одном доме!

Оба подавили смех.

Гедалья медленно протянул руки, как в парных танцах дворян-христиан. Он начал покачиваться из стороны в сторону, и Гейле, покраснев, стала двигаться в такт ему на некотором удалении, не поднимая рук и не делая и шага в его направлении.

– Ты слышишь скрипки? – спросил он, и она кивнула с улыбкой, обнажившей розовые десны.

Месяц кислев

двойной автопортрет

В Венеции восемнадцатого столетия, Венеции Гедальи и Гейле, никто и предположить не мог, что настанет день, когда Дворец дожей позволит детям носиться по своим коридорам, а люди всех религий будут стоять в очереди в базилику Сан-Марко, и отнюдь не для того, чтобы вознести молитву. Кто бы поверил, что влюбленные пары будут сниматься в поцелуе на фоне моста Вздохов, по которому осужденные преступники отправлялись в свой последний путь?

Гедалья и Гейле проплывали мимо этих известных мест, бесшумные, как гондолы. На одном из маленьких мостов они остановились словно заколдованные. Над ними висела полная луна. Она была такая желтая, будто сделана из крема забайоне. Если смотреть перед собой, то казалось, что город складывается, точно вырезанный из бумаги, и исчезает за поворотом канала. Совершенный миг для селфи. Как хорошо, что пройдет еще триста лет, прежде чем оно станет возможным.

Когда-то Бог благословил человека даром речи, тем самым сделав его отличным от скотины. Однако Бог благословил человека даром не менее чудесным, чем речь, – способностью молчать.

Они опустили взгляды на воду. Под мостом проплыла гондола, смешав их отражения в черной воде. Отраженные соединились и сделали все то, о чем двое на мосту и помыслить не смели. Да, нет ничего нового под солнцем, но под луной случается немало новых вещей.

Месяц тевет

яблоко

– Ты принесла одно яблоко? – спросил Гедалья.

Гейле протягивала ему красное яблоко. Пару раз надкушенное. Скромность подсказывала повернуть к себе яблоко целой стороной, однако Гедалья вонзил зубы там, где плода коснулись ее зубы, и, приникнув губами к мякоти, всосал сок. Он боялся, что она выговорит ему, что заявит, что это отвратительно, или же зайдется в уже хорошо знакомом ему приступе хохота, но Гейле лишь взяла яблоко из его рук и впилась зубами в том же самом месте.

Души дорогие, вся проблема в том, что воспоминания о более чистых, неискушенных днях не в силах облагородить настоящее. Напротив, при взгляде сквозь мутные очки настоящего прекрасное прошлое начинает выглядеть загаженным, постыдным, вызывая в человеке угнетение и тоску.

Месяц тевет

перевернутый лес

Толстые и длинные стволы деревьев вбивались в дно. Эти сваи поддерживали то, что превратится в землю Венеции, в землю, на которой и будут построены площади, церкви и дворцы. И по сей день под Венецией растет перевернутый лес – дело рук человеческих. Бесчисленное множество стволов, лишенных листвы, птичьих гнезд, корней.

Воздух был очень холоден, но сух. Удары работников, вбивавших сваи в дно, с силой отдавались от стен. Один издал стон, другой исторг забористое ругательство, и Гейле покраснела, от шеи к вырезу лифа. Гедалья представил, как краска стыда распространяется дальше, как розовеют груди, как наливаются багрянцем соски. Когда-то Гитл предлагала ему пожевать кончик ее косы, и он тогда яростно отверг предложение, но сейчас он затолкал бы эту косу в рот целиком, он вожделел ее…

Минутку, души дорогие! Только заикнись про эротику, как она тут же попытается затмить собой все. И мы начинаем листать книгу, выискивая следующую грудь, очередной изгиб бедра, наклон шеи, слюну в уголках рта. Тьфу! У нас же есть божественная миссия – мы заняты очищением души.

– О чем ты думаешь? – полюбопытствовала Гейле.

– Размышляю о скорби подземных странствий, – солгал Гедалья. – Я вчера читал об этом и вдруг сейчас вспомнил.

По еврейским верованиям, всякий, кто похоронен за пределами Святой земли, роет под землей себе ход в Иерусалим, чтобы появиться из него в день воскрешения мертвых. Праотец Иаков заставил Иосифа поклясться, что тот не похоронит его в Египте, но лишь в Святой земле, дабы избежать испытания скорбью перемещения по подземным ходам.

Но Гейле усомнилась в ответе и пожелала знать, какие мысли действительно вертятся у него в голове.

– Я спрашивал себя, как пророют ход те, кто похоронен у нас в Венеции, на острове, окруженном водой. Или они нырнут и под водой доплывут до Святой земли?

– Как-то раз ты сказал, что, согласно теории реинкарнации, душа покидает тело, избавляется от старой одежды и надевает новое одеяние, разве не так?