Души

– Разве можно так говорить, Гедалья! – укорила она. – Ты стремишься к исправлению твоей души, а сам грешишь невоздержанностью в словах. Ты заявил, что я твой ангел-хранитель, так позволь же мне охранить тебя от этого опасного путешествия.

В этот миг Гедалья осознал: мало того, что Гейле не поедет с ним, – все последние девять месяцев были потрачены напрасно. С тем же успехом он мог рассказывать о Хорбице мраморной донне. Он быстро устремился прочь, разбрызгивая грязь во все стороны. Гейле торопливо последовала за ним, окликая его по имени, но ему сейчас даже голос ее был невыносим. Но тут она выкрикнула другое его имя, слетевшее с ее уст с итальянскими переливами:

– Постой, Геце!

Гедалья остановился.

– Это полное безумие. Но я согласна. Мы поедем в Хорбицу вместе.

Они договорились встретиться в порту назавтра, когда колокола отобьют пять часов.

Траурная трапеза

Души, я сделал все возможное, лишь бы не описывать ту траурную трапезу, однако о ее завершении я все-таки поведаю.

На всех свободных поверхностях громоздились тарелки с объедками, сырные головы, рыбьи хребты, бокалы с кислым вином и истрепанные молитвенники. Дверь была открыта, и посетители свободно входили и уходили, лишь малая часть из них пришли помянуть покойного, большинство же заключали сделки или сговаривались о помолвках, а некоторые – те, что кучковались под портретом Саломоне Альгранати, – увлеченно обсуждали конспирологические версии.

– Я ни на что такое не намекаю, – гнусавила соседка, госпожа Муттали, – но вот моя сестра, она прислуживает на постоялом дворе в Гетто Нуово, сказала, что Клаудио жрал там вчера (она назвала Гедалью его нееврейским именем), и это когда его отец покоится мертвый на смертном ложе. Как я уже говорила, я ни на что такое не намекаю, Боже упаси…

– Если вы не намекаете, так я намекну, – вмешался господин Абуаф, живший этажом ниже. – Кто позволяет себе заявиться на похороны собственного отца в зеленой сорочке?

– Позвольте добавить к этому, – присоединился господин Муттали. – Несколько месяцев назад я проходил по коридору и слышал, как сын кричал на отца: “Я тебя убью!” Как можно сказать такое своему отцу?

– А утром в гондоле? Он же поставил ногу на гроб отца. На гроб!

– И не плакал на похоронах.

– Не плакал?! Да у него улыбка не сходила с физиономии.

– Негодяй.

– Точь-в-точь как его отец.

– Отец был просто ворюга-сквалыжник, а этот – убийца.

Вот и знак свыше, что надо убираться отсюда, подумал слышавший все Гедалья. Под фалдой сюртука он скрывал заранее приготовленный пухлый кошель, в котором были монеты разных стран и несколько принадлежавших его матери золотых украшений – единственные, которые его отец не осмеливался ставить на кон, – и, конечно, самое ценное – карта дороги в Хорбицу.

– Куда это ты, Гедалья? – спросил Меир Бассано, отец Гейле. – Некрасиво будет, если скорбящий сын покинет дом в разгар траурной трапезы. – Приблизив губы к самому уху Гедальи, он тихо проговорил: – Я знаю, что вы встречаетесь, Гедалья. Поначалу я даже рад был… Думал, что ты можешь стать ей… Сефардская семья, как у тебя… Но теперь я… прошу тебя… По крайней мере, пока не…

Он хотел сказать следующее: “Я обнаружил, что ты встречаешься с моей дочерью, Гедалья. И предпочел ничего не замечать, потому что надеялся, что ты возьмешь ее в жены, не раскрывая тайны ее шрамов и того, что один жених уже послал нас к чертям собачьим. И в своей алчности надеялся также припасть к капиталу семьи ростовщиков-сефардов, невзирая на ужас, который внушал мне твой отец. Я отказался от жалких остатков чести, даже когда ты продолжал встречаться с ней, не испросив у меня ее руки и даже не обратившись ни к раввину, ни к свату. Я продолжал молчать, потому что я трус. Но теперь я объявляю тебе, пусть и косноязычно, что не дам тебе убить мою дочь, как ты убил своего отца”. Вот что он собирался сказать.

Гедалья же думал про себя: “Да, caro pare, да, дорогой отец, ты потерял свою дочь. Ты жалкая скорлупа, и жена твоя – скорлупа, и через считаные часы вам предстоит обнаружить это со всей непреложностью. Пройдут дни, или, может быть, месяцы, или даже годы, прежде чем вы выясните, что когда вы бросились искать свою дочь, она стояла на палубе корабля, направляясь в Хорбицу. Где эта Хорбица? – станете выспрашивать вы. Но будет уже слишком поздно”.

– Простите, я сейчас вернусь, что-то у меня живот крутит, – сказал Гедалья, скорчив гримасу. – Мой вам совет – не ешьте язык в кислом соусе.

В Хорбицу!

Гедалья сжег за собой все мосты, а мостов в Венеции было превеликое изобилие. За стенами гетто в городе кипела жизнь. Если бы кто-нибудь бросил на нее взгляд сверху, она бы показалась ему одной из тех картин эпохи Возрождения, которые так перегружены людьми и деталями. Занятно, сколько времени заняло у Сидящего на небесах отыскать Гедалью среди всего сброда, который он сам и сотворил. Красный колпак наверняка поспособствовал ему в поисках, ибо даже тогда, в своем непокорном бегстве, Гедалья, как настоящий пай-мальчик, продолжал его носить.