Души

– Да, верно. Тело – это всего лишь одежда, но… Это такой сложный вопрос, потому-то я и размышлял о нем! – Скрестив ноги, Гедалья продолжил вглядываться в мертвый лес Венеции, дабы охладить пыл вожделения.

Месяц шват

поцелуй

Поцелуй в те времена не был овеян такой славой, как в наши дни. На еврейской улице не увидеть было мужа, целующего свою супругу. И даже в собственном доме. Обрученным это было запрещено, женатые же целовались в сокровенном и самом потаенном углу дома. Поцелуй не был обязательной промежуточной остановкой на пути к выполнению заповеди “плодитесь и размножайтесь”; по сути, это вообще была тайна за семью печатями.

Ученики в бейт-мидраше предавались фантазиям о Вирсавии, купающейся на крыше, о дочерях Лота. Гедалье, еще до знакомства с Гейле, однажды ночью приснилась Зерешь, повешенная жена Амана, и он проснулся весь в поту, оставшись лежать так: сна ни в одном глазу.

– Тебе холодно? Да? Иди ко мне, поцелуй меня, – Гейле сложила губы бантиком, – поцелуй меня, толстячок, младенчик ты перерослый. Ты у нас балованный, да? Этакий царственный неженка.

Гедалья поверить не мог, что Гейле позволит простому уличному коту облизать ее губы. Конечно, кошки пользовались почетом и уважением, с тех пор как специально были завезены на остров, чтобы бороться с крысами – разносчиками заразы, унесшей жизни многих добрых и достойных людей. Но чтобы целовать их в пасть? Дикость и несуразица.

Серый кот с удовольствием терся о Гейле. И Гедалье страстно захотелось огреть тварь тростью, однако он рассудил, что Гейле не поймет такой поступок. Тем более что, по венецианским поверьям, человек, убивший кошку, умрет в тот же год. А он не был готов умереть, пока не вернется в Хорбицу.

Хорбица. Он почти и позабыл о ней.

Месяц адар

икота и сомненья

– Так, значит, все люди… – она икнула, – прошу прощения, все люди вокруг уже когда-то побывали в этом мире?

– Многие из них, – задумчиво ответил он.

– Но сколько это – “многие”?

– Тебе точное число назвать? Какая разница?

– Но если только грешники перевоплощаются, значит, многие люди вокруг нас – грешники?

Гейле опять икнула, ее икота, поначалу умилявшая его, начинала действовать ему на нервы.

Мокрые сучья похрустывали у них под ногами, они бродили в роще на острове Лидо, неподалеку от “дома жизни”. Столь далеко они забрались в поисках уединения. Гейле наплела родителям, что хочет поклониться могиле поэтессы-еврейки Сарры Копии Суллам. У Гедальи, в отличие от нее, не было нужды отчитываться о своих планах перед отцом.

– Мы окружены грешниками, – менторским тоном втолковывал Гедалья, – но они, в отличие от нас, не знают, что они грешники. Порой я смотрю на людей и пытаюсь угадать, кто из них возжелал жену ближнего своего, кто прелюбодействовал, кто ел трефную дрянь, кто спал с женщиной в нечистые дни, кто совершил соитие с женой брата, кто согрешил мужеложством, а кто скотоложством…

– Хватит тебе! – Она опять икнула. – Извращенец!

– Не я извращенец, а весь человеческий род. Каждому прегрешению свое наказание. Совокупившийся со скотиною перевоплотится в летучую мышь, возлегший с нечистою женщиной – в гойку, совокупившийся с мужнею женой – в осла. С матерью своей совокупившийся перевоплотится в ослицу. Мужеложец возвратится в мир кроликом или крольчихой – зависит от того, снизу он был или сверху во время сего грехопадения. Переспавший с женой отца своего обернется верблюдом. А возлегший с женой брата – мулом. Тот же, кто с птицею согрешит, переродится в ворона.[71] А тот, кто, как мы, совершил непреднамеренное убийство, будет изгнан в город убежища. Я, однако, не желаю оставаться вот в этом городе убежища.

– Откуда… ик… извини, откуда ты все это знаешь?

– Мир не народился вместе с нами, – объяснил он, – были те, кто перевоплотились до нас и, сумев исправить свои души, описали это.

– И нет в мире новых, чистых душ? – обеспокоенно продолжала Гейле. – Не понимаю…

Она сильно сжала губы, скривив лицо, чтобы сдержать икоту.

– Прекрати икать хоть на мгновение, и, глядишь, сумеешь понять!

– Ты сегодня придираешься ко мне… Что я тебе сделала? – Подавленная было икота вырвалась на волю.

– Нет, так разговаривать невозможно, Гейле!

Души дорогие, я знаю, что царицу Эстер или, скажем, Джульетту, не будь рядом помянута, в ключевые моменты жизни не обуревала икота, но вот с Гейле это приключилось, уж простите вы ей.

– Почему Пресвятой, да будет благословен, не сотворил нас бессмертными? – продолжила свой допрос Гейле, словно заметив серьезный изъян во всем механизме. – Он мог даровать нам бесконечную жизнь, в ходе которой мы смогли бы искупить все наши грехи. – Отвернувшись в сторону, она снова икнула.

Гедалья сделал вид, что не замечает, и она продолжала:

– Зачем умерщвлять нас, чтобы породить заново?

– Смерть подобна глубокому сну, позволяющему нам набраться сил для грядущего дня, – сказал он мягко, как обращается учитель к непонятливому ученику. – Мы должны сделать остановку между жизнями, дабы…

Гейле опять икнула. Гедалья взорвался и потребовал, чтобы она что-нибудь с этим сделала.