Души

– Довольно разговоров, – оборвал он. – Я взойду на это судно, и больше ты меня не увидишь. Никогда. Ты остаешься одна. Никто на тебе не женится, потому что ни один мужчина не поймет, кто ты. И даже если выйдешь замуж, ты все равно будешь одна. Слышишь? Ты едешь со мной или нет? Не спеши с ответом. Подумай хорошенько. Твой ответ – это вход либо в рай, либо в ад. У слова “да” и у слова “нет” разница в длине лишь в одну букву, смотри не перепутай. Готова? Так да или нет?

Она потерла шею и покачала головой в знак отказа.

– Я желаю услышать это словами. Желаю услышать приговор, который ты выносишь и себе, и мне.

Она стояла и плакала. У нее текло из носа. Это преисполнило Гедалью отвращением. От девушки, которую он любил, не осталось ничего.

– Желаю тебе счастья, благополучия и долгих лет жизни, – сказал он, подразумевая: “Чтоб тебе сгнить в турецком борделе”. – Да, и еще одно, Гейле, – добавил он, прежде чем оставить ее на причале. – Павла убила ты. Это твой камень попал ему прямо сюда, – он постучал пальцем по правому виску.

– Зачем ты это делаешь, Гедалья?

Он взошел по деревянному трапу на палубу и подошел к регистратору пассажиров. Гейле застыла на месте. Ее рыжие кожаные туфли словно приросли к земле. Он кивнул ей, чтобы она поднималась к нему.

– Имя? – спросил регистратор.

– Что? – растерялся Гедалья.

– Как зовут ваше высочество? – с подчеркнутой иронией произнес регистратор. – Марко Поло?

– Гец, то есть Альгранати… – Гедалья смешался.

– Да, да, вот. Но у меня записана и госпожа Альгранати, так?

– Она задерживается. Когда отплываем?

– Как только вернется capitano, – ответил регистратор. – Однако мы не станем ждать госпожу и не сможем вернуть плату за проезд, если она опоздает. Это торговое судно, а не…

– Она прибудет, не беспокойтесь. Да. Еще одно. Я послал вчера сундук с багажом.

– Да, вот у меня записано: Альгранати, один сундук. Он в грузовом отсеке.

Регистратор продолжал что-то бормотать, Гедалья же снова обернулся. Гейле все стояла там версией мраморной донны. Не хватало лишь птицы, усевшейся ей на голову. Он улыбнулся ей, приглашая присоединиться к нему, как если бы они только что встретились, но не удостоился ответом.

Гедалья миновал длинный темный коридор и спустился по трапу в душную, как карцер, каюту. Он бы затруднился сказать, пол ли колеблется под ним или это сама его душа раскачивается в теле из стороны в сторону.

Ну же, упрямая девчонка, иди ко мне, думал он, я сниму нам приват-каюту по самой скандальной цене.

А все-таки, если она решится подняться на корабль, откуда ей знать, что сказать регистратору?

Гедалья вернулся на палубу, придерживая правой рукой тяжелый кошель, привязанный к поясу и болтавшийся у него между ног. Неужели ушла? Да нет же, вон она. Гейле жестами призвала его сойти с корабля. Взмахом руки он дал ей понять, чтобы поднималась к нему. Она и с места не сдвинулась. Он закрыл глаза. Вся эта игра становилась по-настоящему утомительной. Сколько драмы, однако, в этих девушках из Вероны.

На корабль поднялось семейство с бесчисленными узлами. Они о чем-то спорили меж собой на неведомом языке, Гедалье пришлось отступить в коридор. Он вернулся в каюту и присел на краешек койки. Во рту у него стоял вкус затхлой воды. Все было бы иначе, если бы мама осталась жива, вдруг подумал он, бывают мгновенья, когда человеку необходима мама. Тут он снова увидел мертвого возницу. И содрогнулся. Обхватил себя руками и замер, судорожно дыша. Наконец он встал и встряхнулся, сбрасывая с себя морок. Пробрался через весь трюм к трапу, ведущему на верхнюю палубу. Когда успела опуститься эта кромешная тьма? Может, он все-таки задремал ненадолго? Как он мог задремать, если Гейле на причале, а он на корабле? С другой стороны, задремал же пророк Иона во время бури посреди открытого моря, когда Бог гнался за ним по пятам. Небо было все в звездах. Гедалья прикрыл уши от ледяного ветра. Мачты корабля скрипели, как четверка струн из самого ада. С места, где он стоял, Гейле не было видно. Он перешел на корму, миновав двух матросов, которые, безбожно ругаясь, сворачивали канат.

– Извините, когда отплываем? – спросил он.

– Капитану захотелось взглянуть на “турецкий полет”, – ответил один из матросов.

То был один из знаменитых на карнавале трюков: акробат, балансируя длинной палкой, прошел по канату над площадью Сан-Марко под восторженные крики взиравших на него снизу зрителей.

Гедалья перегнулся через борт, пытаясь разглядеть Гейле в праздничной толпе, заполнившей пристань. Затем взобрался на него, чтобы лучше видеть.

Души дорогие, где-то я читал, что, вспоминая какое-нибудь событие из прошлого, мы извлекаем из нашего сознания не карту памяти, на которой записано это событие, но лишь копию – запись того, как мы в последний раз вспоминали это событие. И по большей части эта копия есть копия копии, память о воспоминании, каким оно предстало перед нами в последний раз. Ту ночь в Венеции я вспоминал много раз, а потому могу передать вам только копию копии копии того мгновения.