Когда он, наконец, заканчивает, Майкрофт выводит его из палаты. В коридоре пусто, только стоят в обоих концах вооруженные охранники. Холмс-старший открывает дверь и жестом приглашает Шерлока внутрь. Тот шагает через порог, взгляд его мечется по многочисленным мониторам, трубкам, капельницам вокруг кровати, шарит по складкам занавесок и простыней и, наконец, останавливается на Джоне, на его руках, груди, лице.
- Боже мой, - выдыхает Шерлок.
Краем глаза он все еще видит Майкрофта, неуверенно протягивающего руку, но сейчас ему нет до этого никакого дела. Он делает три или четыре шага к кровати, останавливается и смотрит на Джона.
Тот выглядит невероятно
- У тебя ровно три минуты, - произносит он. – Ни секундой больше, это ясно?
Шерлок оборачивается, впивается в него тусклым, бесцветным взглядом.
- Выйди отсюда, - хрипит он.
Майкрофт резко вздергивает подбородок, но взгляд его остается мягким. Он слегка кивает, отворачивается и выходит из палаты, закрыв за собой дверь. Шерлок ногой подтягивает стул к себе и садится.
На спинке кровати висит планшет с информацией о состоянии здоровья Джона. К нему прикреплен небольшой пластиковый конверт на молнии. Внутри – жетоны Джона и записка, которую Шерлок передал для него Мюррею. Дрожащими руками Шерлок вытаскивает конверт из-под зажима, открывает его и переворачивает. На ладонь выскальзывают три жетона на одной цепочке. Потом он достает сложенный листок. Сгибы бумаги твердые и ровные, самодельный конверт выглядит точно таким же, каким он его и оставил. Только в уголке появилось крохотное желтое пятнышко глины. Он вертит записку в руках, потом, наконец, разворачивает ее. Локон его волос все еще внутри – темный жесткий завиток. В складках бумаги - легкий налет высохшей крови. Детектив смахивает ее и смотрит на слова, написанные собственной рукой.
Он судорожно втягивает воздух, проталкивает жетоны и записку под неподвижную руку Джона и осторожно кладет на нее свою, поверх иголок, пластиковых трубок и пластырей.
- Джон, послушай меня…
Губы его дрожат.
- Ты… ты должен, - пытается продолжить Шерлок, но голос срывается, из груди рвется серия судорожных выдохов.
Он кривится, дыхание становится все чаще, а затем – неизбежно, неумолимо – приходят слезы. Не одна и не две – по щекам струится, капает с подбородка на расстегнутый ворот рубашки непрерывный поток. Шерлок наклоняется вперед, почти коснувшись лбом руки Джона.
- Пожалуйста, - порывисто шепчет он, – Господи, пожалуйста, пусть он выживет.
А затем голос отказывает совсем, Шерлок кладет руку на кровать рядом с рукой Джона и прячет лицо в сгибе локтя. Плечи его дрожат, дыхание вырывается судорожными всхлипами. Он не слышит ни поворота дверной ручки, ни легкого скрипа петель, когда Майкрофт открывает дверь палаты.
- Шерлок, - тихий оклик, и он выпрямляется, поворачивается на стуле. Искаженное отчаянием лицо залито слезами. Тихий звук безысходности, едва слышимое
- Шерлок, - повторяет Майкрофт и гладит рукой непослушные, короткие завитки его волос. – Мне жаль, мне
- Ты чувствуешь то же самое? – требовательно спрашивает Шерлок, совершенно не контролируя собственный голос. – К Томасу и к мальчикам?**
- К своему брату, - тихо бормочет Майкрофт в ответ.
Шерлок отстраняется, прижимает ко рту руку в попытке подавить всхлипы и неровные вздохи.
- Как же ты с этим живешь? Как можешь
Майкрофт слегка нагибается, качает головой, и Шерлок сдается, тянется ему навстречу, снова прижимается щекой к животу и со вздохом закрывает глаза.
Тоунтон*** в трауре. На дверях и воротах многих домов, начиная с самых окраин, – банты из черных и темно-зеленых лент. Ближе к центру города такие же банты появляются и на фонарных столбах, концы лент треплет легкий ветер. На кованой ограде церкви Святого Иакова, к которой прикреплены открытки и небольшие связки веток лавра, тоже трепещут банты. На земле, рядом, лежат груды цветов и венки. У ограды - толпа. Кто-то смотрит на уже оставленные знаки памяти, кто-то добавляет свои. В церковном дворике между пришедшими на церемонию перемещаются морские пехотинцы в парадной форме с черными повязками на рукавах. Показывают, где можно отдать дань памяти, и провожают внутрь.