Два шага назад и в светлое будущее! Но вместе с императорами. Том II. Моя наполеониада

Продолжал попытки найти в книгах ответы о смысле жизни, естественно, в приложении к своему положению. Он же уже достаточно хорошо оценил реальную ситуацию, не видно было для него света в конце этого служебного тоннеля. Без протекции и денег никакие усилия безродному лейтенанту в быстрой карьере помочь не могли, будь он хоть на голову выше своих сослуживцев в профессиональном плане. Довольствоваться малым и терпеть он не желал. Честолюбие и жажда деятельности не давали покоя.

Уже серьезно начал раздумывать над иными (зарубежными) вариантами продолжения своей военной карьеры. Не видел, на что может надеяться, оставшись во Франции. Продолжать совершенствование в области артиллерии? Так он и так над этим постоянно работает. Стараться вписаться в офицерскую среду? У него для этого не было ни денег, ни желания.

Вот и опять в дневнике появились записи о меланхолии и отчаянии. Именно в один из таких моментов, естественно, еще до Революции он и попытался поступить на русскую службу, но получил отказ руководившего набором волонтеров для участия в войнах с Турцией генерал-поручика И. Заборовского. Буквально за месяц до обращения Наполеона был издан указ о принятии иноземцев на службу чином ниже того, который они уже имеют. На это Наполеоне не согласился и, выбегая, пообещал предложить свои услуги королю Пруссии: «Мне он сразу даст чин капитана, а вы еще пожалеете!» У нас, кроме подробнейшего описания его разговора с Заборовским, просто обожают обсуждать варианты «А что было бы, если бы его взяли»? Ну просто готовые сюжеты для книг по альтернативной истории с участием Наполеона25.

И тут в его жизнь ворвалась Революция. Как она созревала, он не особо прочувствовал, от политики был далек, да и не до того было. Работал много, а политические новости в офицерской среде не сильно обсуждались. Конечно, не мог не видеть, что в стране неспокойно, экономический кризис, количество беспорядков (даже в Бургундии) возрастает, а с ними и цены тоже. В подавлении одного такого хлебного бунта в Серре даже участвовал (два торговца зерном были убиты). А вслед за взятием Бастилии парижской озверевшей толпой вспыхнули беспорядки и в Оксонне, довольно жестко подавленные. Причем и с его участием (из письма к брату: «Я пишу тебе посреди потоков крови, под грохот барабанов и рев орудий. Местная городская чернь, собравшаяся, чтобы пограбить, принялась воскресным вечером крушить бараки фермерских рабочих, разорила таможню и несколько домов. Нашему генералу семьдесят пять лет. Он устал. Вызвав городского голову, он приказал им во всем подчиняться мне. Проведя ряд операций, мы арестовали 33 человека и упрятали их в тюрьму. Полагаю, что двое-трое из них предстанут перед превотальным судом (объясняю читателям – разберутся с ними быстро и на месте)»).

Но все равно для него Революция вспыхнула внезапно, а он сразу ее принял и стал ее сторонником. А как могло быть иначе? Наполеоне чувствует в ней свой шанс, причем такое отношение не было замешано только на прагматизме, которого, впрочем, хватало. Много читая и думая, он был истинным сыном своего времени, воодушевленным всеми его идеями и надеждами. И надеялся, что, может быть, именно в Революции и кроется тот самый выход из сложившейся ситуации, над которым он столько думал. Но в книгах были только слова, а тут реально в его жизнь могла прийти та перемена, которой радуются как некому шагу вперед, к прогрессу. Он верит, что провозглашенное равенство должно возвысить его. Но как и что он для этого может сделать, находясь на службе, где пока ничего не изменилось? Ждать развития событий и ограничиваться только чтением и обсуждениями текстов дебатов в Национальном собрании, превратившемся в Учредительное? И следить за восходящей звездой Мирабо?

Нет, это не для него. Ему уже поднадоело читать философов, он просто сгорал от желания как можно скорее начать претворять все принесенные Революцией идеи в действие. Он не знал, как это сделать здесь, во Франции, да она пока и не стала его страной, хотя то, что он увидел на Корсике, его, мягко говоря, совсем не вдохновляло, а заставляло глубоко задуматься. Картина-то была безрадостная. Какое уж тут народовластие, ему казалось, что они и думать про него забыли.

Что он в такой ситуации мог сделать? Не видел иного выхода, кроме слома оков закостенелого островного общества, а затем его глубокого преобразования. Но пока еще не представлял – для достижения каких целей? Раньше он мечтал об освобождении родины от ига королевской Франции, от власти ее губернатора и французских чиновников, но теперь-то ситуация принципиально изменилась. На его глазах Франция стремительно становится другой – лучше прежней, но было еще непонятно, чем это закончится.

Пока он пришел только к одному выводу: если одна страна практически на его глазах смогла уже добиться таких прогрессивных преобразований, то и Корсика сумеет сотворить подобное. Тем более, есть с кого взять пример. Какой его родина должна стать, он еще, наверно, не представлял, но главное – свободной в своем выборе будущего.