Чтобы его организовать, Наполеоне не жалел ни сил, ни времени. С утра до вечера мотался по улицам и агитировал – рассказывал о французской Революции, которую называл «борьбой свободы против тирании», обрушивался с упреками на соотечественников: «Почему они до сих пор ничего не предпринимают для достижения народовластия? Разве администрация вас не притесняет? Во Франции уже везде на местах созданы комитеты для защиты интересов народа!» Убеждал организовать в Аяччо национальную гвардию – стать примером для всего острова. Его речи, проникнутые энтузиазмом и искренностью, имели успех. В общем, Наполеоне дорвался до реальных действий, и это приносило плоды – зал церкви был переполнен и их сторонниками и любопытствующими.
Он и выступил с речью и предложил всем присутствовавшим подписать адрес Национальному собранию от имени народа Корсики. В тексте, который он зачитал, собравшиеся гневно осуждали действия назначенного еще королем коменданта острова Баррена, скрывающего всю информацию и от имени народа просили Национальное собрание оказать помощь в восстановлении корсиканцев в правах, которые природа дала их стране. Как и следовало ожидать, их выступление было встречено горячими аплодисментами собравшимися, а обращение подписано почти всеми.
Городская национальная гвардия через некоторое время тоже была организована: ее значение корсиканцы понимали. Правда, для жителей Аяччо было не особенно важно, что она должна контролировать в данный момент и зачем, главное, это будут делать они с собственным оружием в руках. И даже когда ее полковником был выбран Перальди, человек из враждебного Буонапарти клана (искал, искал, но так и не нашел, по какой причине эти кланы так невзлюбили друг друга), Наполеоне отнесся к этому нейтрально, считая, что главное сейчас, чтобы «лед наконец тронулся». С другой стороны, а что ему еще было делать, сил (а еще и средств) бороться за этот пост для кого-то из своих пока явно не хватало (вспомните манеру поведения Наполеоне во время учебы и правило, которого он всегда придерживался: никогда не участвовать в мероприятиях, в которых он не сможет быть в числе первых). Тем более, что генерал Гаффори, ярый роялист первый заместитель командующего французскими силами на острове, быстренько ввел в город войска, и внешний порядок был восстановлен. Но не в головах горожан, которые сразу начали вспоминать, что во времена их республики все способные владеть оружием корсиканцы состояли в рядах национальной гвардии.
А тут 5 ноября в Бастии произошли волнения, в организации которых роль представителей горячей молодежи из Аяччо до сих пор толком не выяснена. Хотя поклонники талантов Бонапарте (всегда готовые найти их проявления во всех его действиях с раннего детства) и приписывают ему инициативу там происшедшего, но по другой версии, более правдоподобной, с моей точки зрения, это была поздняя, задержавшаяся на три с половиной месяца, рефлекторная реакция местных жителей на взятие Бастилии.
Как только эта новость дошла, так сразу столичные мужчины захотели показать, что они не трусливее парижан. Потребовали вернуть им право носить оружие и дать право на создание народной гвардии в Бастии. А для начала просто все высыпали на улицу – достаточно неорганизованно (местного Лафайета не нашлось, а Саличетти был далеко). Комендант Баррен, видя такое скопление народа, сначала приказал полковнику Рюлли вывести на улицу солдат и навести порядок. Эффект оказался прямо противоположным. На Корсике почти любое действие властей вызывает немедленное противодействие. Горожане, сами объявившие себя народной милицией, окружили солдат, в большинстве таких же корсиканцев, с готовностью поменявших старые кокарды на революционные, и в итоге фактически стали хозяевами улиц. Баррен поспешил пойти на уступки: из полковника сделали козла отпущения и отправили во Францию.
А вместе с ним в Париж ушел и адрес, явно составленный не без участия людей Саличетти. Все эти события не остались без последствий и привлекли внимание высшего представительного органа Франции к судьбе маленького острова. 30 ноября 1789 г. Учредительное собрание посвятило свое заседание вопросу о положении на этой, пока что арендованной у Генуи территории. Какую роль в этом сыграл адрес, составленный именно Буонапарте и подписанный гражданами Аяччо, не очень понятно. Для принятия декрета, скорее всего, никакого (но он как лидер республиканских сил в Аяччо впервые обратил на себя внимание Саличетти, и это дорогого стоило). По крайней мере, отрывок из него, как и из обращения жителей Бастии, зачитали перед выступлением этого корсиканского делегата, ставшего голосом всей Корсики. Было ясно, что все подготовлено заранее и идет по задуманному Саличетти плану. Так и случилось. Собрание единодушно приняло декрет, уравнивающий Корсику во всех правах с остальными частями королевства, объявив ее «неотъемлемой частью французского государства», пообещав, что ее население будет жить по законам французской конституции.