Два шага назад и в светлое будущее! Но вместе с императорами. Том II. Моя наполеониада

Тут Гаффори просто не успел вмешаться вовремя, да и через голову губернатора не мог этого сделать. Другая ветвь власти. А потом было уже поздно, ситуация изменилась кардинально.

Членам патриотического клуба осталось ответить на вопрос: отвечал ли этот декрет насущным интересам населения? (Похоже, что да, если судить по письму, написанному Наполеоне аббату Рейналю: «Отныне у нас общие интересы, общие чаяния, нет больше разделяющего нас моря», и принять априори, что Буонапарти интересы народа выражал, хотя пока его никто не уполномочивал это делать.) А задуматься было, о чем. Общая родина и равные права с французами – это звучит прекрасно. Но, с другой стороны, идея «корсиканской нации» успела пустить глубокие корни на острове, которые оказались живы, да еще как. Спешный отъезд значительного числа французов свидетельствовал о неуверенности и страхе, царящих в их рядах – они тут работали давно и ситуацию чувствовали изнутри.

Но в данном случае Наполеоне оказался прав: когда до Корсики дошел полный текст декрета, в котором провозглашалась амнистия всем, кто сражался в свое время за независимость острова, естественно, начиная с генерала Паскуале Паоли, да еще они узнали, что его пригласили вернуться на родную землю, восторг был полный. Атмосфера недоброжелательного отношения к французам резко поменялась. Это очень характерно для характера корсиканцев – мгновенная смена вектора настроения. Вчера они были готовы обвинять французов во всех своих бедах, сегодня они с воодушевлением их восхваляли. Из заклятых врагов те стали лучшими друзьями. И знаете, в чем состояла главная радость? Надеждой, что после долгих двадцати лет запретов они скоро получат право носить оружие! С ними больше не будут обращаться как с людьми второго сорта. И во всех церквях запели «Te Deum» в благодарность за вновь обретенную свободу. Местные реально восприняли этот декрет как провозглашение их свободы.

Такому перелому содействовало и организованное Саличетти в Бастии заседание Собрания под председательством полковника Петричони. На нем было подтверждено решение о репатриации Паоли, амнистированного Учредительным собранием, и о возобновлении деятельности некоторых учреждений, в том числе Верховного комитета для осуществления основных административных функций нового французского Департамента.

Естественно, что и у молодых республиканцев из Аяччо вместо старого программного требования независимости появилось призвание к единению Корсики и революционной Франции. С этого дня можно вести отсчет идейного перерождения Буонапарте. Он уже не хотел быть «корсиканцем с головы до ног», каким его еще недавно представляли его преподаватели. У него хватило широты взглядов, чтобы сразу понять и принять лозунг единства. В результате Революции Корсика не должна и не может быть противопоставляема Франции.

И уже в этом направлении Наполеоне продолжает активно участвовать в общественной жизни города и вывешивает на доме плакат: «Да здравствует Паоли, Мирабо, Франция» (заметьте – Мирабо, в это время главного краснобая Учредительного собрания, занимающего соглашательскую позицию; Наполеоне пока совсем не разбирается в политических течениях).

Зато активно участвует и в подготовке выборов центральной и местных директорий. Лично для себя он ничего не готовит – просто как офицер не имеет на это право. Его время еще придет – он в это искренне верит. Зато активно пытается протащить везде людей «своей партии», как он ее тогда воспринимал. Что это за партия? По-видимому, она может быть обозначена самым широким понятием – партия сторонников Революции. Это неопределенно, но верно. «Новаторе» – как их называл его умный дядя с усмешкой.

А как же великий борец за независимость острова Паоли? В Бриенне, Париже, Валансе, Оксонне мысли Наполеона всегда были обращены к нему. Я уже не раз отмечал, что в глазах молодого Буонапарте Паоли – это редкое, счастливое сочетание всех совершенств. Паоли мудр, отважен, великодушен, справедлив; он воплощает все лучшие черты античного героя; он не знает страха, он любит свободу, он защищает добро против зла, он истинный отец своего народа. Восхищение им у мальчика, а потом и у юноши было безгранично. Наполеоне не знает меры в восхвалениях и не хочет ее знать: он сравнивает его с Ликургом, Солоном, децемвирами Рима, он превозносит его «проникновенный и плодотворный гений», видит в нем величайшего человека современности.

Конечно, полулегендарный герой, присутствующих на страницах всех сохранившихся черновых записей юного Буонапарте, это плод пылкого воображения, отроческих мечтаний. Но интересно, что и позже, став старше и опытнее, Бонапарт настолько сжился с этим героическим образом, сопутствовавшим ему с детских лет, что ему было уже трудно отделить реальное от выдуманного, действительность от мечтаний. Он мог составить себе представление о его деятельности лишь на основании дневника Босуэлла, нарисовавшего идеализированный портрет Паоли, и рассказов своей матери.