Двадцать лет до рассвета (СИ)

Вайдвен умирает снова. И снова. И снова. Он пытается считать циклы, но ему не от чего вести отсчет, невыносимая агония стирает из его памяти всё, кроме боли, позволяя ему лишь несколько осознанных мгновений от смерти до смерти. Однажды Вайдвен понимает, что это никогда не кончится. Он заперт в бесконечном цикле, и неважно, сколько раз он сосчитает его повторы, сбиваясь и начиная заново. Ему остается только ждать, пока жернова Молота Бога не источат его разум настолько, что безумие спасет его от мучений.

Проходит вечность, прежде чем он прекращает кричать и умолять о помощи.

Проходит еще одна, прежде чем он перестает взывать к Эотасу.

***

Когда что-то меняется, он даже сразу не понимает, что.

Это похоже на вспышку, накрывшую разом весь мир и изменившую разом все краски, смявшую формы предметов и их значения. На безумно долгое мгновение Вайдвену кажется, что он заперт в гротескной мозаике, не понимая смысла, вложенного в склеенные вместе осколки.

Это уже потом становится ясно, что единственный, кто склеен из осколков — это он сам.

Дух, представившийся Хранителем Каэд Нуа, говорит ему что-то. Спрашивает о чем-то. Вайдвен отвечает, едва слыша чужие и собственный голоса. У него перед глазами кружится пепельная вьюга, и заслоняет даже сияние живых душ, когда Вайдвен пытается вспомнить хотя бы малую часть прошлого.

Сквозь вьюгу к нему тянется Белая Пустота. Вайдвен каждой частицей духа чувствует ее зов, безразличный и неумолимый, зов Конца Всего.

Ему хочется расхохотаться в голос: это и в самом деле подходящая для него смерть. Теперь он и вправду готов встретить ее с радостью. Ничего, что ему придется сделать это в одиночестве: за целую вечность можно было бы и привыкнуть.

— Вайдвен, ты слышишь меня? Вайдвен!

— А? Да, — Вайдвен с любопытством разглядывает собственную бледнеющую ауру. Здесь, в Белой Пустоте, всё сформировано человеческим восприятием, оттого его собственный дух выглядит так… человечно. Вайдвен не поверил бы, что мертв, если бы не знал этого сам. На самом деле здесь только он и Хранитель со своими соратниками, хотя память Вайдвена умудрилась восстановить отчетливо огромное множество деталей.

Конечно, распад его души на осколки не поспособствовал сохранению достоверности. Вайдвен пытается вспомнить, какого цвета были флаги Редсераса [1]: солнце он помнит, да, на их флагах всегда было солнце, но цвет… какой был цвет? Едва он заглядывает чуть глубже в собственные воспоминания, пепельная вьюга затмевает всё вокруг, забивает горло сухой горечью — и вдохнуть не получается, не то что вспомнить. Солдаты, что взошли с ним на Эвон Девр — все безлики. Они только кажутся разными: стоит присмотреться внимательней, и черты их лиц начинают незаметно расплываться, сливаться в безымянное множество. Вайдвен надеется, что дома им найдется памятник получше, чем раздробленная память о предсмертной муке, запертая в самом дальнем уголке Хель.

— Ты нужен, чтобы помочь остановить Эотаса, — пробивается сквозь белый шум голос Хранителя. — Может, хоть к тебе он прислушается.

Вайдвен медленно начинает осознавать, что он пропустил что-то важное.

Например, лучи света, струящиеся из ниоткуда прямо на этот проклятый всеми богами мост. Лучи света от солнца, которого здесь никак не может быть. Вайдвен бы не выдумал такое теплое солнце в таком поганом месте, даже распадаясь на куски.

Эотас не умер.

Вопреки всей ярости, заключенной в Молоте Бога. Вопреки пепельной вьюге и предвечному пустому холоду Конца Всего, подступающего все ближе и ближе.

Эотас не умер.

Вайдвену хочется рассмеяться или расплакаться от разом переполнившего его счастья и облегчения, искреннего и яркого, как заря на Весеннем Рассвете. Жаль, Хранитель не поймет, поэтому Вайдвен, приложив немыслимые усилия, сдерживается: он все-таки здорово обязан этому человеку, что бы лорд Каэд Нуа ни забыл во владениях Римрганда.

— Эотас опять мутит воду в мире смертных? Раньше мы с ним были связаны, но те времена давно прошли. Боюсь, что теперь я могу только навредить твоему походу.

Хранитель выглядит так, словно услышал шутку до того нелепую, что и смеяться над ней неохота. Вайдвен от этого чувствует себя немного неловко — будто сказал какую-то невероятную глупость, сам того не поняв. Ощущается это чувство как родное. Вайдвен по нему почти соскучился за целую вечность смертей.

— Скажешь что-нибудь умное, Эдер? — обращается Хранитель к одному из своих спутников. Другой дух вспыхивает странным волнением — и отчего-то светлое, беспокойное сияние кажется Вайдвену ужасно знакомым.

Проклятая вьюга. Вайдвен смаргивает с ресниц пепел и оставляет попытки вытащить из собственного прошлого хоть что-то осмысленное: с каждой такой попыткой леденящий холод пробирается всё глубже в его душу. Того и гляди, он не дотянет до конца разговора.

-…через что он заставил смертных пройти в прошлый раз, когда явился на Эору, — осторожно и не слишком уверенно заканчивает соратник Хранителя.

В прошлый раз?

Тогда произошло что-то страшное. Война. Да. Была какая-то война.

Из-за Эотаса?