Двадцать лет до рассвета (СИ)

Вайдвен решает, что разберется с этим позже. Может быть, в сонме огоньков чужих душ, сопровождающих Хранителя, опустошающий холод хоть немного отступит от его собственной души.

— Если это доброе дело, то каким же я буду святым, если откажу тебе, — бормочет Вайдвен, неуверенно шагая туда, где сквозь пепельный шум вроде как мелькают живые огни. Яркий маяк — Хранительская душа — не даст ему сбиться с пути. За этим огнем он следует сквозь вьюгу почти вслепую — до тех пор, пока голос Хранителя не велит ему подождать. Во владениях Зимнего Зверя даже здоровые души могут погибнуть, встретившись с одним из здешних жнецов, а о таких, как вайдвенова, и говорить нечего.

Вайдвен не спорит. Он слабо представляет, как покинуть Белую Пустоту.

Как же холодно в этом проклятом месте. Эвон Девр остался позади, за переплетениями странных дорог Хель, но Вайдвену то и дело кажется, что он проваливается в никуда, в ревущее пламя, поджидающее его под прозрачной коркой ледяного моста. Впрочем, в Белой Пустоте слишком много душ, молящих о быстрой смерти, кричащих и плачущих в неведомой муке, чтобы кто-то обратил внимание на еще одну. Вайдвен бродит кругами в остывшем сердце забвения и мечтает о капле тепла.

Он же видел что-то теплое совсем недавно. Что-то светлое. Да. Солнце, которого здесь не должно быть. Может быть, ему перепадет хотя бы кроха солнечного огня…

У Вайдвена уходит некоторое время, чтобы отыскать еще один луч. Тот сияет сквозь опустошающую белизну тепло и ясно: отчего-то пепельная вьюга не в силах заслонить этот свет.

Вайдвен стоит у самого краешка спасительного сияния и никак не может решиться коснуться его. Если Эотас оставил его… если Эотас и вправду оставил его умирать здесь, умирать целых двадцать лет под его взором… что Вайдвен мог бы сказать ему? Что так и не сумел справиться сам?

Вайдвен решает не дожидаться, пока наконец сумеет придумать, что же ему делать, и шагает в золотой ореол. Пепельная вьюга, бессильно зашипев шумами напоследок, выпускает его из своих объятий, и ледяные ветра, без устали грызущие души запертых в Белой Пустоте, вдруг больше не кажутся такими страшными.

Он и не думал, что еще помнит, каково это — чувствовать тепло. А вот надо же — вспомнил. Когда-то очень давно, в другой жизни, рассвет точно так же обнимал его за плечи, и Вайдвен точно так же не мог поверить, что неземная любовь зари, всеобъемлющая и всепрощающая, — для него.

— Здравствуй, старина, — несмело говорит Вайдвен.

Здравствуй, друг.

Сияющее тепло укутывает его собой еще крепче, пока от пустого холода не остается одно только воспоминание. В ласковых объятиях рассвета, сияющего где-то безумно далеко от этого места, Вайдвену даже перестает хотеться умереть.

Я никогда не желал тебе этой муки, тихо говорит Эотас. По лучу огня сверкающей волной прокатывается отголосок далекого эха, но даже этот отголосок заставляет Вайдвена задохнуться от боли. Я не оставлял тебя ни на мгновение, но не в моих силах было тебе помочь. Всё, что случилось с тобой, — моя вина.

Вайдвен пытается обнять солнце в ответ, но он плохо представляет, как это сделать, будучи бесплотным духом. Он пытается дотянуться до Эотаса собственной душой, как раньше, но у него ничего не получается — слишком мало осталось сил.

Но это неважно. Эотас понимает. Лучи горячеют от далекого всполоха пламени, и Вайдвен улыбается сквозь эхо чужой и собственной вины — его друг все так же неизменно отвечает светом на свет.

Твоя душа совсем хрупка после восстановления. Сторонись здешних ветров: я могу не суметь тебя защитить. Всеобъемлющее тепло обнимает его с легкой тревогой. Вайдвен невероятным усилием воли останавливает себя от спасительного забытья в нежном сиянии зари и пытается вспомнить, что хотел спросить.

— А как мы здесь вообще оказались?

Ему слышится вполне отчетливый вздох.

Я надеялся, что твою душу уничтожит сразу или же отправит во владения бога, который бы помог тебе пройти перерождение, но Молот Бога только раздробил твою сущность на части. Разделенная душа не может переродиться; единственное место, куда могло отправить тебя Колесо, — это Белая Пустота. Рано или поздно, здесь твоя душа распалась бы окончательно, и ее эссенция вернулась бы в Эору. Но Римрганд не пожелал тебе легкой смерти. Возможно, я тому причиной: наш спор длится дольше, чем смертные могут вообразить.

— Спор?

Искры, пробегающие по лучам света, Вайдвен может расшифровать только как легкую усмешку.

Дилемма.

— Понятней не стало, дружище, — ворчит Вайдвен, но решает, что философские беседы можно оставить на потом. — А что стало с тобой после взрыва? Молот Бога не задел тебя?