Дважды – не умирать

В черной вечерней мгле ярко мерцал огнями разбросанный по холмам южный город. За высоким забором воинской части по бледно-желтым пятнышкам окон угадывались очертания жилых домов. В радужных лучах электрической подсветки величественно проступала из темноты мечеть. Теплый ветер издалека доносил усиленные динамиками протяжные заунывные крики: «Ал-ла-а-а-а!… Ал-ла-а-а-а-а!» Это муэдзин с минарета призывал мусульман к вечерней молитве.

Урманов в одиночестве сидел на низенькой широкой скамье перед входом в казарму. Прямо перед ним в свете фонаря матово отсвечивал стальным пятнистым боком грозный БТР. Неподалеку, мерно постукивая по асфальту подошвами тяжелых сапог, с автоматом наперевес, прохаживался часовой.

На исходе был август. Всего лишь каких-то пару месяцев оставалось Урманову отслужить. Потом – на «дембель», домой… Быстро пролетело время. После сержантской школы он полгода служил в центральной России и вот уже скоро год, как он здесь, на Кавказе.

Сейчас тут спокойно, не то, что раньше… Высокая серая бетонная стена, что возвышается у него за спиной – вся в оспинах от пуль и огромных выбоинах от снарядов. Это один из бывших заводских корпусов. Во время интенсивных боевых действий, когда штурмовали город, здесь укрывались боевики. Теперь тут обстроились наши солдаты. Внутри огромного бетонного короба, освобожденного от заводского оборудования, стоят в три ряда просторные брезентовые палатки. В них живут солдаты и офицеры. Каждая палатка отапливается изнутри газовой железной печкой. Здесь же, под общей бетонной крышей располагаются баня и прачечная.

Входная дверь с белеющей на ней табличкой «При входе отстегни магазин» широко распахнулась. В освещенном проеме показалась фигура дневального.

– Товарищ старший сержант! Вас прапорщик Васильков вызывает!

Урманов поднялся, надел кепи, поправил ремень.

– К себе?

– Нет, на склад.

Складские помещения располагались тут же, неподалеку. Урманов обошел здание с угла и оказался возле одноэтажной кирпичной постройки.

– Разрешите?

Прапорщик Васильков сидел за столом. Из-под распахнутой камуфляжной куртки выглядывал голубой треугольник неуставной тельняшки. Срочную он служил в воздушно-десантных войсках, поэтому считал себя вправе носить этот голубой полосатый тельник, хотя ему не раз уже попадало от начальства за нарушение уставной формы одежды. Он был высок ростом, голубоглаз, худощав; с пшеничными усами, по-гусарски закрученными вверх, и коротко стриженными пепельными волосами, прибитыми на висках ранней сединой.

– А, Урманов… – он отложил в сторону раскрытую толстую книгу. – Заходи.

– Вызывали?

– Вызывал… Садись. Чай будешь?

Урманов, присев на табурет, согласно кивнул.

– Завтра еду на «Дальний», – сообщил ему между тем прапорщик, разливая по кружкам крепкий горячий чай. – Хочу тебя с собой взять.

– Я готов. А чего там?

– «Сменку» новую надо ребятам отвезти. И старое постельное белье забрать. Продуктов каких-нибудь забросить… Пару человек со своего взвода возьми. Подумай, кого…

– Чего тут думать? Гуцан и Смирнов поедут.

– Гуцан?.. Зачем тебе этот хулиган-переросток. Молодых что ли нету? Там работать надо будет. Тюки с бельем таскать.

– Вот и поработает. Куда денется?

– Смотри…

В помещении вещевого склада было тесно от стеллажей. На них рядами стояли тюки с бельем, обмундированием, громоздились какие-то коробки. В углу лежали сваленные в кучу новые кирзовые сапоги.

– Товарищ прапорщик, а как насчет сапог?

– Каких?

– Ну, вы обещали, на «дембель».

– А что, уже ноябрь?

– Нет.

– Тогда чего зря волноваться? Васильков обещал, Васильков сделает…

Прапорщик поставил на стол опустевшую кружку и расслабленно откинулся на спинку стула.

– Все равно скоро придется все это списывать, – Урманов кивнул на лежащие в куче, связанные попарно новые сапоги.

– Почему? – прапорщик Васильков удивленно вскинул брови.

– Потому что вместо сапог скоро будут берцы. [3]

– Кто сказал?

– Вчера приезжал полковник из Ханкалы. Говорит, сапоги – это вчерашний день.

– Интересно, хм… – прапорщик нервно хмыкнул и принялся накручивать кончики своих пшеничных усов. – Как же за сорок пять секунд в берцах одеваться? Тут одни шнурки пока завяжешь… А носки? Это сколько же пар на каждого бойца понадобиться? День отбегал – дырка… А дырка в носке – это потертость. А потертость – это санчасть. Сколько же хромых разом появиться? Какая же тут будет боеспособность? Конечно, в берцах по асфальту куда сподручнее маршировать. А в боевых условиях? По воде, да по грязи? Они это думают?

Прапорщик резко встал и начал ходить туда-сюда возле стола. Урманова слегка позабавила его бурная реакция. Он и не ожидал, что тот так болезненно воспримет это.

– А еще форму новую показывали. Полевую… Скоро погоны знаете, где будут?

– Где? – прапорщик замер в недобром предчувствии.

– Вот здесь, – Урманов ткнул себя пальцем в грудь.

– Ха-ха-ха! – рассмеялся прапорщик. – Это как бюстгальтер, что ли? По погону на грудь?

– Да нет, серьезно… Один погон только будет, вот тут, посередине.

– А другой где? На заднице? – в голосе Василькова послышалось раздражение. Урманов и не рад был, что завел этот разговор.

– Ох уж эти мне реформаторы! – огорченно вздохнул Васильков. – Все бы им что-нибудь поменять, да переделать. Тоже, небось, на Западе подсмотрели? Креативно… Тфу! Слово это терпеть не могу. Кариес напоминает… Лучше бы техники новой подкинули, чем ерундой заниматься.