Глава 2
Дорога уходила в горы. Сквозь запыленное лобовое стекло Урманов из салона бронированного УАЗа – «буханки» видел струящееся навстречу серое дорожное полотно, редкие встречные автомобили, крыши одноэтажных, утопающих в зелени домов, блестящую поверхность стремительной реки, в которой отражалось яркое утреннее солнце.
С виду автомобиль выглядел довольно мирно, непритязательным видом своим, напоминая гражданский микроавтобус. Однако это впечатление было обманчивым. Неуклюжая на вид «буханка» представляла собой хорошо защищенную от огня крепость. Защита заключалась: в наружном бронировании передка кабины и топливных баков; внутреннем бронировании кабины и салона; а так же – применении пулестойких стеклоблоков. Система оборонительного огня включала в себя шесть бойниц с запирающимися крышками, не видимыми снаружи, поскольку они надежно маскировались тонированным стеклом. Не БТР, конечно, но если что – просто так не возьмешь.
Впереди, рядом с водителем сидел прапорщик Васильков, сжимая коленями автомат. Слегка покачиваясь в такт движению, он, прищурившись, задумчиво смотрел на дорогу.
Водитель-срочник лихо крутил баранку, ловко переключая передачи. Рядом с ним на туго набитом подсумке лежал АКС с пристегнутым оранжевым магазином, на котором во всю длину была нацарапана надпись – «Коми». Видимо, кто-то из прежних дембелей постарался.
Кроме Урманова в пассажирском салоне были еще двое: бойцы с его взвода – Гуцан и Смирнов. Гуцан поначалу был мрачен. Он и в самом деле подумал, что его хотят оставить в «Дальнем». Но потом, узнав, что к чему, успокоился и повеселел.
Внутри было тесно. На покрытом брезентом полу громоздились тюки с постельным бельем, ящики с тушенкой, коробки с крупой и прочие бытовые мелочи. Тут же лежали взятые на всякий случай в дорогу с собой бронежилеты и каски.
– Товарищ прапорщик, – спросил Урманов, наваливась грудью на узкую перегородку, разделяющую кабину и салон – А мы с ночевкой или как?
– С ночевкой, скорее всего, – ответил Васильков, повернувшись к нему. – Надо на складе инвентаризацию сделать. До вечера вряд ли управимся. А по темноте возвращаться не хочется.
Он помолчал, потом вдруг добавил.
– Сон сегодня странный приснился… Будто стою я среди огромной толпы. Много знакомых… Все веселятся, смеются, и потихоньку двигаются куда-то, в порядке очереди… Потом оказывается, что это такая площадка, а на краю ее – бездна. Огромный черный обрыв… И люди делают шаг туда – и падают. Я хочу отойти от края, а нет, нельзя. Движение только в одном направлении… И вдруг мне так стало страшно! Я проснулся в шаге от бездны. Но с жутким ощущением неотвратимости того, что должно произойти. Что я все-таки должен сделать этот шаг… Приснится же…
– Говорят, если страшный сон рассказать – он не сбудется, – заметил Урманов.
– Ну, вот, рассказал…
Васильков нервно усмехнувшись, обнажил из-под усов крепкие белые зубы. Что-то хищно-звериное промелькнуло в этом оскале. Потом он отвернулся к окну и замолчал.
Урча мотором, машина летела вперед, поднимаясь все выше и выше по извилистому горному серпантину. Откуда-то взявшиеся облака закрыли солнце, и первые капли дождя ударили в лобовое стекло. Водитель включил дворники. Они энергично заметались туда-сюда, разгоняя стекавшую воду.
Дождь… Урманов подумал, что дожди здесь идут как-то одинаково, похоже, ничем не отличаясь друг от друга. А у него на родине, в северных краях, каждый дождь – особенный… Весной там идут голубые дожди; летом – зеленые; осенью – красно-желтые, а в самом конце, перед снегом – серые; зимой, бывает и такое, – белые… Они все такие разные. Иногда небесную капель почти не слышно. Небо сеет серую морось бесшумно, словно водяную пыль. Она оседает на голых ветвях деревьев, на поникшей, пожухлой траве, на мохнатых колючих лапах елей и сосен. Потом, капля за каплей, влага стекает на землю, и земля принимает ее – тихо и безропотно. В такие дни можно бесконечно стоять и слушать тишину, и наслаждаться ею. Лишь иногда раздастся далекий крик ворона или коротко тенькнет какая-нибудь лесная птаха – и снова полное безмолвие. Кажется, будто небо баюкает землю, заботливо укрывая ее невесомым туманным одеялом.
А иной раз бывают такие дожди, что шум от множества тугих сильных струй сливается в единый могучий рокот. Можно подумать, что это летит курьерский поезд – стремительно и неудержимо. И молнии, и грохот грома, и ветер, пригибающий деревья… В такой дождь лучше всего сидеть дома и смотреть из окна на бушующую стихию.
А бывает солнечный теплый дождь, с пузырями на лужах, с яркой радугой по всему небу. Когда можно бегать босиком по мокрой траве и смеяться от внезапных приступов неизъяснимого счастья.
– Вылезай, приехали!
Тяжелая дверь с глухим шумом сдвинулась в сторону, открыв взору залитый недавним дождем унылый гарнизонный двор. Урманов окинул взглядом невысокие постройки – ничего здесь не изменилось. Последний раз он был здесь месяца два назад.
– Первым делом – в столовую, – приказал прапорщик Васильков. – Все остальное потом. Так, Гуцан?
– Так точно!