Читаем Две маски полностью

— Я знала! промолвила Мирра, въ какомъ-то изнеможеніи опускаясь снова на свое мѣсто.

— Больше ничего не узналъ? спросила опять посланца ея мать.

— Ничего-съ!

— Хорошо, ступай!… Вообрази, обернулась она во мнѣ,- сидимъ мы эдакъ съ нею здѣсь, часъ тому назадъ, и очень весела она, даже запѣла какъ-то… Вдругъ схватилась рукой за грудь: съ Леонидомъ Сергѣичемъ, говоритъ, несчастье!… Это опять ея припадки пошли! — чуть слышно промолвила она мнѣ и пошла въ дочери. — Ну, и что-жь такое, Миррочка, старикъ его заболѣлъ. Ну, и даже если… всѣ подъ Богомъ ходимъ! Конечно, это для него большое огорченіе. Только убиваться изъ-за этого, Миррочка…

— Онъ уѣдетъ! прямо выговорила Мирра, не смущаясь моимъ присутствіемъ. — Вотъ онъ! тутъ же вскликнула она…

Я испуганно глянулъ на нее…

Дѣйствительно, черезъ мигъ въ передней раздался сильный ударъ звонка, и вслѣдъ за нимъ спѣшные шаги Гордона послышались въ залѣ. Это было поразительно!…

Маргарита Павловна побѣжала ему на встрѣчу.

— Что вашъ батюшка?

— Вы почемъ знаете? спросилъ онъ удивленно.

— Мы сейчасъ къ вамъ посылали… вашъ человѣкъ…

— Да, онъ очень боленъ, заговорилъ Гордонъ, не ожидая дальнѣйшихъ объясненій, — онъ былъ блѣденъ и, видимо, глубоко взволнованъ, — ему 68 лѣтъ… и я одного лишь Бога молю, чтобъ его въ живыхъ застать!… Я сейчасъ отъ великаго князя: онъ такъ милостивъ былъ, курьерскую подорожную велѣлъ мнѣ выдать… Лошадей сейчасъ приведутъ… Я только заѣхалъ проститься, Маргарита Павловна, съ вами… и съ Мир…

Голосъ его дрогнулъ и замигали рѣсницы.

Мирра стояла вся блѣдная, не подымая глазъ, опершись рукою о круглый столъ подлѣ дивана. Я видѣлъ, какъ дрожала эта рука.

Гордонъ глядѣлъ на нее. Наступило на мигъ какое-то общее неловкое молчаніе.

Онъ обернулся во мнѣ.

— Засѣкинъ, ты не откажешься присмотрѣть за моими людьми и Баярдомъ? Я не успѣлъ сдѣлать никакого распоряженія…

— Разумѣется, сказалъ я, — да возьми мою дубленку на дорогу: Крещенскіе морозы стоятъ на дворѣ.

— Спасибо. Я ни о чемъ объ этомъ не подумалъ, натянуто улыбнулся онъ. И глаза его опять направились въ сторону Мирры. — Это извѣстіе… и въ такую минуту… вырвалось и не досказалось у него надорванною, стенящею какою-то нотой.

Маргарита Павловна даже хныкнула.

— Полноте вы, полноте, голубчикъ вы мой! Авось, Богъ милостивъ, и батюшкѣ полегчаетъ, и сами вы въ намъ скоро вернетесь.

— А ѣхать, такъ и собираться пора, поспѣшилъ я сказать, глядя на все болѣе и болѣе блѣднѣвшую Мирру и предвидя, что она вотъ-вотъ и грохнется оземь.

— Пора, повторилъ онъ какъ бы безсознательно, — прощайте, Маргарита Павловна! Онъ подошелъ къ ней къ рукѣ.

— До свиданія, говорите: до свиданія! замахала она на это обѣими руками.

— Дѣйствительно такъ, промолвилъ какъ бы внезапно отвердѣвшимъ голосомъ Гордонъ, — до свиданія!

И быстро шагнулъ въ столу, за которымъ стояла Мирра.

— Что бы ни было, Мирра Петровна, чрезъ мѣсяцъ, я надѣюсь, мы увидимся опять.

И онъ протянулъ ей руку.

Она дала ему свою, подняла голову и, потянувъ ее впередъ, медленно, все ближе и ближе вглядывалась въ его лицо. И вдругъ откинулась назадъ, отдернула руку и закрыла себѣ ею глаза.

— Никогда, никогда больше! вскрикнула она и зашаталась.

— Что ты, что ты! кинулась къ ней мать:- не слушайте ея, Леонидъ Сергѣевичъ, поѣзжайте себѣ съ Богомъ.

— Пойдемъ; съ нею нервный припадокъ…

Я схватилъ его подъ руку и утащилъ.

— Что же это такое? растерянно глянулъ онъ на меня, когда мы очутились на улицѣ.

— А то, не могъ отказать я себѣ въ злобномъ удовольствіи сказать ему, — а то, что это еще посерьезнѣе Натальи Андреевны.

Онъ схватилъ себя за голову и чуть не опрометью побѣжалъ въ казармы. Почтовая тройка ждала тамъ на дворѣ. Чрезъ полчаса я усадилъ его въ кибитку, пожалъ ему руку, — ни ему, ни мнѣ не вздумалось при этомъ поцѣловаться по обычаю, — и вернулся на Сергіевскую узнать о здоровьи Мирры.

Она спала глубокимъ, "мертвымъ" сномъ, сказала мнѣ ея мать, а заснула, только-что мы съ Гордономъ ушли отъ нихъ.

<p>III</p>

На другой день я зашелъ въ нимъ часу въ седьмомъ послѣ обѣда. Мирра съ Röschen ушли къ вечернѣ въ приходъ. Маргарита Павловна разсказала мнѣ, что дочь проспала восемнадцать часовъ сряду и проснулась утромъ бодрая и спокойная.

— Съ нею, говорила она, — всегда такъ бываетъ послѣ припадковъ (кузина продолжала называть "припадками" эти странныя предвидѣнія, это double vue ея дочери,):- заснетъ мертвымъ сномъ и встанетъ какъ встрепанная.

Сама Мирра скоро вернулась изъ церкви. Она дѣйствительно казалась спокойною, ласково привѣтствовала меня и тотчасъ же сѣла за какое-то шитье. Пришелъ Скобельцынъ, очевидно какъ-нибудь уже прослышавшій объ отъѣздѣ ривала. "Что васъ такъ давно не видать было?" улыбнулась она ему даже. Онъ весь вспыхнулъ отъ радости, подсѣвъ въ ней, и сталъ передавать какія-то новости изъ ихъ мѣстъ. Она слушала его, казалось, съ интересомъ, и улыбка нѣсколько разъ опять пробѣгала по ея губамъ. Вечеръ прошелъ въ тихихъ разговорахъ; о Гордонѣ не помянуто было ни единымъ словомъ, точно его никогда и на свѣтѣ не было…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза