Две маски

— Да, я долженъ былъ это предвидѣть! растерянно повторилъ я себѣ внутренно этотъ никакъ мною нежданныйчисто женскій упрекъ, и поднялъ на нее глаза, которые какъ-то невольно держалъ все время опущенными.

Это была женщина лѣтъ 28, во всемъ цвѣтѣ молодости, красоты и — страсти. Усталость отъ дороги и душевная тревога сказывались въ темныхъ полукружьяхъ подъ глазами, отъ которыхъ еще пронзительнѣе, еще ярче сверкалъ пламень ихъ золотистыхъ, изжелта черныхъ зрачковъ. Подъ плотно охватывавшимъ ее бархатнымъ платьемъ ходила волной ея высокая грудь и вздрагивали пышныя плечи, "античною формой" которыхъ любовался въ тѣ дни "весь Петербургъ". Лихорадочный румянецъ то вспыхивалъ, то пропадалъ на ея матово-горячемъ лицѣ… Сравнивая ее съ собою, Мирра дѣйствительно должна была представляться ей ничѣмъ инымъ какъ "une pâlotte efflanquée".

Она встала опять, обошла кругомъ комнаты точно львица въ клѣткѣ, глянула въ окно, вернулась снова въ свой уголъ… Губы ея сложились въ ѣдкую и высокомѣрную улыбку:

— Я не хочу! J'у laisserai ma réputation, но этого не будетъ! Клянусь вамъ въ этомъ всѣмъ, что есть только святаго на свѣтѣ! Сама погибну, но не позволю… Онъ мнѣ клялся, онъ заставилъ меня забыть долгъ… все!.. Дѣтей у меня нѣтъ… некого любить! Забыть не для кого!.. Онъ все былъ для меня, вся моя жизнь! Я не отдамъ его… не отдамъ… не отдамъ! уже истерически, сквозь судорожно сжавшіеся зубы повторяла она…

И вдругъ, къ ужасу моему, съ громкимъ рыданіемъ она, какъ стояла, такъ и бухнулась въ моимъ ногамъ.

— Спасите меня, Засѣкинъ, вы можете, — не доводите меня до отчаянія, до скандала!.. Спасите самого его, онъ вамъ другъ… А если вы сами любите ее, тѣмъ болѣе это долгъ вашъ!..

— Бога ради, что вы дѣлаете! упрашивалъ я ее, подымая и сажая въ кресло:- могутъ каждую минуту войти, услышать…

Я кинулся въ двери.

Въ сосѣдней комнатѣ, къ счастію, никого не было.

Я далъ ей выплакаться…

— Ну, а теперь, когда вы нѣсколько успокоились, скажите, чѣмъ я могу служить вамъ?

Она схватила меня за обѣ руки:

— Напишите ему… Нѣтъ, прервала она себя вдругъ, — я сама… Напишите мнѣ только его адресъ, — вотъ здѣсь, на столѣ, мой несессеръ…

— А вы, начала она, когда я кончилъ, — вы, мой другъ, дайте мнѣ сейчасъ честное слово, что исполните свято мою просьбу!

— Вы будете просить невозможнаго? сказалъ я.

— Нѣтъ, отвѣчала на это Наталья Андреевна; она успѣла уже совладать съ собою, и голосъ ея, повинуясь волѣ, звучалъ теперь ровно и отчетливо, — нѣтъ, и мнѣ даже вашего слова не нужно: то, о чемъ я буду просить, столько же въ вашемъ, сколько и въ моемъ интересѣ… Вы любите эту дѣвушку?

Я запнулся…

— Все равно, поспѣшила сказать она, — вы имъ родня, другъ… Во всякомъ случаѣ вы ей желаете добра?

— Ужь конечно! вскликнулъ я.

— Такъ вы скажите… предварите ихъ, — ея мать, — что есть женщина — вы даже можете назвать меня, я позволяю! — которая не допуститъ его жениться на ней, что онъ связанъ съ этою женщиной, и она не отдастъ его никому, ни за что!.. скажите, что она на все готова, что она изъ-подъ вѣнца, еслибы до того дошло, вырветъ его у нея!.. Вы видите, — примолвила въ этому Наталья Андреевна, — что я говорю вамъ это теперь не въ горячкѣ, не въ безуміи, а совершенно спокойно. И вы, я знаю, передадите имъ то, что я прошу васъ имъ сказать, потому что вы у-вѣ-ре-ны, — протянула она, — что то, что я говорю, я исполню!..

Глаза ея заискрились снова, изъ-подъ заалѣвшихъ и раскрывшихся губъ блеснули бѣлые, маленькіе и острые зубы, — и все это вмѣстѣ представилось мнѣ въ ту минуту, улыбнулось какою-то безпощадною и хищною улыбкой.

— C'est Venue toute entière à sa proie attachée!

Вспомнился мнѣ Расиновскій стихъ… Она не ошибалась: я, дѣйствительно, былъ увѣренъ теперь, что она "готова на все"!..

— Скажете? говорила мнѣ между тѣмъ Frau Venus. [2]

Я утвердительно повелъ головою.

Она протянула мнѣ свою красивую руку:

— Merci! Пока мужа нѣтъ, вы можете меня найти дома каждый день entre trois et quatre. Если онъ вздумаетъ пріѣхать, это будетъ труднѣе: le malheureux — она презрительно приподняла плечи, — продолжаетъ, думать до сихъ поръ, что опасенъ для него вы!.. Вы можете тогда написать мнѣ: онъ писемъ моихъ не читаетъ.

Я взялъ каску и поднялся.

— Не сердитесь на меня слишкомъ, сказала мнѣ она прощаясь, — за все, что могло вамъ показаться непріятнымъ въ нашемъ разговорѣ!

— И было бы изъ-за чего сердиться, — не сталъ бы! Вы дали мнѣ сегодня случай наткнуться на то, въ чемъ, я полагалъ до сихъ поръ, рѣшительно отказано нашимъ, русскимъ барынямъ. Вы — характеръ, Наталья Андреевна!

— Люблю! коротко отвѣчала она мнѣ на это, и двѣ крупныя слезы выкатились у нея изъ-подъ рѣсницъ…

Я съ чувствомъ поцѣловалъ у нея руку и вышелъ.

— А мнѣ, говорилъ я себѣ, спускаясь съ лѣстницы, — судьба — я тогда называлъ это судьбою, — назначила роль орудія къ осуществленію того, что такъ странно предчувствовано было Миррой!..