Две маски

— Beau masque, засмѣялся я, — опасенія твои напоминаютъ мнѣ того господина, который никогда не ѣдалъ устрицъ: не стану, говорилъ онъ, потому что, еслибъ я попробовалъ разъ, онѣ бы мнѣ, можетъ-быть, понравились, а я не хочу, чтобъ онѣ мнѣ нравились. А я вотъ, Дмитрій Засѣкинъ, знаю только то, что я на дняхъ ѣду въ Италію.

— Въ Италію? Для чего? воскликнула она.

— Veder Napoli е роі morir: видѣть еще разъ тѣ глаза и подъ тѣмъ небомъ, а затѣмъ умереть, если они прикажутъ.

— А если ихъ нѣтъ въ Италіи, этихъ глазъ? спросила она помолчавъ.

— Поѣду за ними въ Сибирь, куда ихъ давно слѣдовало бы сослать за всякія ихъ преступленія.

— Propos de bal masqué, громко засмѣялась она, и поднялась съ мѣста, — поздно, я спать хочу.

— Покорнѣйше благодарю! поклонился я, подавая ей руку.

— А это за то, чтобы вы не говорили вздора, отвѣтила она, медленно подвигаясь со мною въ выходной двери. — Что еслибъ одна изъ тѣхъ женщинъ, которымъ вы считаете почему-то долгомъ говорить эти нѣжности, — подчеркнула она, — повѣрила вамъ на-слово?

— Не испробуешь — не узнаешь, сказалъ я на это, — а слово мое вѣрно.

— Какъ и то, живо возразила она, — что все прежнее — "кошмаръ", и что ничего у васъ отъ него въ сердцѣ не осталось?

— Что же дѣлать! весело пожалъ я плечами:- les absentes ont tort. Тѣмъ хуже для нихъ.

— И для мертвыхъ тоже, тихо, внятно и печально проговорилъ кто-то около насъ.

Мы оба съ нею вздрогнули, оба обернулись.

У самыхъ дверей, прижавшись въ стѣнѣ, стояла та же маска, что за нѣсколько минутъ предъ этимъ обратила на себя наше вниманіе;- я ее тотчасъ же узналъ. Это была довольно высокая и худая, надо было полагать, особа, судя по свободно и длинно падавшимъ отъ самыхъ плечъ складкамъ ея чернаго домино. Глаза совершенно исчезали за кружевомъ, которымъ обшитъ былъ плотно окутывавшій все лицо ея капюшонъ. Глухой звукъ раздавшихся изъ-подъ него словъ не напоминалъ ни одного вѣдомаго мнѣ голоса…

— Lâchez-moi, прошептала Наталья Андреевна, быстро высвобождая свою руку изъ-подъ моей, — и узнайте непремѣнно, кто это!..

И она исчезла прежде, чѣмъ я успѣлъ опомниться.

IX

Я прямо подошелъ къ таинственной особѣ.

— Позвольте узнать, не безъ нѣкотораго, признаюсь, сердечнаго біенія спросилъ я ее, — относится-ли то, что вы сейчасъ сказали, ко мнѣ, или къ… къ той, которая была со мною… или наконецъ къ обоимъ намъ?

Маска медленно повела головой внизъ.

— Къ обоимъ намъ, значитъ… Я имѣю честь быть вамъ знакомымъ? спросилъ я опять.

Она кивнула еще разъ.

— И… эта дама тоже?

— Нѣтъ! выразила она опять движеніемъ головы.

— Что же значили эти ваши слова, сказанныя намъ обоимъ, когда изъ насъ двухъ ее вы совсѣмъ не знаете?

— Вы поняли! такъ же глухо, но внятно проговорила маска.

Мнѣ стало жутко… Да, мы оба поняли… но къ чему — и кто же это?…

— Я былъ бы весьма счастливъ, молвилъ я опять, стараясь совладать съ чувствомъ какого-то безотчетнаго страха, который внушала мнѣ эта странная особа, — еслибы вы удостоили меня нѣсколькихъ словъ въ объясненіе того, что вы сказали.

Она отрицательно закивала опять.

— Вы не желаете!.. И нѣтъ средства склонить… Умолить васъ? попробовалъ я шутливаго тона.

Маска долго молчала, недвижная и какъ бы зоркая изъ-подъ своего кружева…

— Мы увидимся! проговорила она наконецъ.

— Когда? вскрикнулъ я.

— Черезъ годъ, послышался мнѣ ея отвѣтъ послѣ новаго, томительнаго для меня молчанія.

— Черезъ… Это мистификація! молвилъ я себѣ, какъ-то вдругъ совершенно успокоившись и заинтересованный теперь только тѣмъ, кому вздумалось этимъ забавляться.

— И здѣсь опять, въ маскарадѣ? уже весело спросилъ я маску.

— Гдѣ бы ты ни былъ! словно проронила она…

Я окончательно разсмѣялся.

— Ну, конечно! Даже въ Италіи? добавилъ я, отдаваясь весь мысленно снова тому блаженному чаду…

Она не отвѣчала. Изъ дверей, безцеремонно проталкиваясь широкими плечами сквозь толпу выходившихъ, показалась ея спутница, держа на рукѣ большую турецкую шаль. Она окутала ею маску, и обѣ онѣ вышли на лѣстницу.

— А кто ты, милая моя, я все же узнаю!

Я сбѣжалъ за ними, успѣлъ довольно скоро отыскать свою шинель въ швейцарской и выбѣжалъ на подъѣздъ въ то самое время, какъ маска, подсаживаемая лакеемъ въ шинели и какой-то ваточной фуражкѣ на головѣ, поднималась на подножку неуклюжей наемной кареты.

Спутница влѣзла за нею. Онѣ отъѣхали.

Я вскочилъ въ первыя подвернувшіяся извощичьи сани и велѣлъ ѣхать за каретой. Прозябшія ея клячи бѣжали довольно быстро. Ванька мой зато оказывался черезчуръ плохъ, и, не смотря на обѣщанный ему серебряный рубль, — тогда таковые еще имѣлись, — едва поспѣвалъ настолько, чтобы не потерять мнѣ лишь ее изъ виду. Къ счастію, ночь была довольно свѣтлая, и я видѣлъ, какъ карета, переѣхавъ Симеоновскій мостъ, повернула въ Литейную и, прослѣдовавъ по ней вдоль до Кирочной, заворотила опять въ эту улицу. На этомъ заворотѣ сани мои уже довольно далеко отстали отъ кареты, и я начиналъ терять надежду догнать ее, какъ вдругъ она остановилась у какого-то забора.