Читаем Две маски полностью

— Какая пріятная встрѣча! заговорилъ онъ любезнымъ тономъ, — совсѣмъ не ожидалъ… Вы притомъ же перемѣнили костюмъ, — въ первую минуту я даже не совсѣмъ призналъ васъ… Мнѣ говорили, что вы заграницей… А не то я бы непремѣнно счелъ долгомъ…

А по глазамъ его вижу: лжетъ, ни малѣйшаго намѣренія не имѣлъ… И прекрасно сдѣлалъ!…

— Да, отвѣчалъ я ему, — я недавно оттуда вернулся, и скоро… на дняхъ собираюсь опять… А вы давно здѣсь, и надолго?…

— Какъ вотъ-съ съ представленіями кончу и отпуститъ министръ, принялся онъ снова, и уже самодовольно, улыбаться:- я, объяснилъ онъ, — удостоенъ на нынѣшнихъ выборахъ избраніемъ дворянства… въ губернскіе предводители…

— Искренно поздравляю васъ!… И вы здѣсь… одни? рѣшился я наконецъ выговорить съ первой минуты встрѣчи съ нимъ томившій меня вопросъ.

Онъ какъ бы смутился на мигъ, показалось мнѣ.

— Одинъ! довольно твердо проговорилъ онъ однако.

— А… Мирра Петровна?…

— Она… Я ее въ Москвѣ оставилъ.

— Съ матерью?…

— Да-съ… съ нею!…

— Такъ онѣ обѣ въ Москвѣ? переспросилъ я, глядя ему въ лицо.

— Обѣ-съ!

Онъ кашлянулъ, словно поперхнувшись.

— Какъ теперь здоровье… вашей супруги? началъ я опять.

Замѣтная тѣнь печали пробѣжала въ большихъ голубыхъ глазахъ Скобельцына.

— Ничего-съ… все то же! какъ бы вздохнулъ онъ.

То же? протянулъ я за нимъ.

— Да-съ. Это у нея, знаете, врожденное… Чувствительность чрезвычайная. Грудь слаба…

— Вы еще… не отецъ семейства? спросилъ я, помолчавъ и стараясь при этомъ пріятно улыбнуться.

Онъ вдругъ вспыхнулъ весь…

— Нѣтъ-съ, промямлилъ онъ, — и снимая свою новую шляпу:- не смѣю болѣе удерживать… и самому мнѣ тутъ нужно… въ министру финансовъ… записаться…

— Очень радъ, что имѣлъ случай видѣть васъ! молвилъ я, пожимая ему руку, — а вы гдѣ здѣсь остановились, — въ гостиницѣ?…

— Нѣтъ-съ..! я… въ частномъ домѣ! торопливо проговорилъ Скобельцынъ и также торопливо удалился, видимо избѣгая необходимости сообщить мнѣ свой адресъ.

Я растерянно обернулся ему вслѣдъ.

— Кто же это, наконецъ, былъ вчера: она или не она? ворочалось въ головѣ моей мучительное недоумѣніе.

Я сѣлъ въ свои сани и поѣхалъ домой.

На столѣ у меня лежало письмо, только-что, доложилъ мнѣ Назарычъ, принесенное какою-то "дѣвчонкою изъ магазина". Отъ кого письмо и изъ какого магазина, онъ, по угрюмости своей и лѣни, разумѣется, не догадался спросить…

На письмѣ — сложенномъ втрое листвѣ почтовой бумаги — запечатанномъ облаткой безъ конверта, чьимъ-то круглымъ французскимъ почеркомъ надписано было коротко: "Monsieur Dmitri Zasékine", а ниже приписано по-русски: "домъ Жербинъ".

Письмо писано было тѣмъ же почеркомъ, по-французски, и говорило буквально слѣдующее:

Домино, имѣвшее случай встрѣтиться вчера съ господиномъ Д. Засѣкинымъ (avec monsieur D. Zasékine) проситъ его сообщить ему немедленно о результатѣ его поисковъ, если таковые были имъ сдѣланы, относительно извѣстной ему встрѣчи.

"Надо полагать (il est probable), что исполненіе этого порученія покажется господину Засѣкину во всякомъ случаѣ (quoi qu'il en soit) менѣе затруднительнымъ, чѣмъ ѣхать строить воздушные замки въ Сибирь (que d'aller bâtir des châteux en Espagne en Sibérie)".

Répondre aux lettres R. W." При семъ слѣдовалъ адресъ одного извѣстнаго въ Петербургѣ женскаго моднаго магазина.

Я воскресъ душою. Этотъ насмѣшливый намекъ ея на то, что я обѣщалъ ѣхать "за глазами" ея въ Сибирь, исполнялъ меня безконечною радостью. Она не забыла, она шалить, ликовалъ я внутренно, — она продиктовала письмо своей модисткѣ, она тѣшится продолженіемъ маскарадной интриги, — les suites d'un bai masqué, вспомнилась мнѣ даже какая-то комедія подъ этимъ названіемъ… Ей хочется пожучить, поиграть со мной… Какъ кошкѣ, какъ всякой женщинѣ, увѣренной въ своей власти… Она не принимаетъ меня, а пишетъ, дразнитъ… что же, — пусть! Покоримся, но такъ, чтобъ ей самой захотѣлось укоротить мой искусъ, захотѣлось самой скорѣе увидаться со мной…

Я сѣлъ за столъ и, въ отвѣтъ на записку, накидалъ полушутливое, полунѣжное письмо, въ которомъ сообщалъ "волшебницѣ, скрывающеяся подъ вчерашнимъ домино", что я напалъ на слѣдъ весьма запутанной и сложной интриги, которая можетъ быть окончательно раскрыта лишь при помощи ея всесильныхъ чаръ, вслѣдствіе чего, прежде чѣмъ приступить въ дальнѣйшимъ розыскамъ, я осмѣливаюсь умолять о новомъ случаѣ увидаться съ нею, дабы, во-первыхъ, имѣть возможность передать ей устно имѣющіяся уже у меня данныя, въ тѣхъ неуловимыхъ ихъ подробностяхъ, которыя недоступны письменной передачѣ, а за тѣмъ — чтобы выслушать дальнѣйшій отъ нея по этимъ обстоятельствамъ приказъ. При этомъ слегка указывалось, что "необходимый для дѣла случай этотъ" могъ бы, можетъ-быть, представиться въ маскарадѣ въ Большомъ Театрѣ, имѣющемъ быть черезъ два дня, "если только домино не предпочтетъ принятъ меня въ другомъ, менѣе многолюдномъ мѣстѣ" (подразумѣвалось: у себя дома)…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза