Читаем Две маски полностью

Письмо это я повезъ самъ въ указанный мнѣ магазинъ, спросилъ хозяйку, пославъ ей предварительно мою карточку, и тотчасъ принятъ былъ ею въ маленькой комнатѣ, составлявшей часть ея собственнаго апартамента.

— Вы знаете, кому должно быть передано письмо подъ этими буквами? спросилъ я, указывая ей на четко выведенныя мною на конвертѣ его R. и W.

— Certainement, monsieur! засмѣялась Француженка.

— И передать можете скоро?

— Черезъ часъ оно будетъ доставлено.

— Лично? спросилъ я, глядя ей въ глаза.

Она лукаво прищурилась.

— Vous en demandez trop, monsieur, и я не въ правѣ вамъ отвѣчать.

— Я спрашиваю потому, что это письмо требуетъ скорѣйшаго отвѣта и, еслибъ я могъ надѣяться, что вы увидитесь съ этою дамой у себя, я бы могъ заѣхать самъ къ тому времени… за ея отвѣтомъ, примолвилъ я съ удареніемъ…

Француженка поняла и приняла строгій видъ.

— Ma complaisance ne peut aller jusque lа, monsieur! возразила она съ напускнымъ достоинствомъ, — я могу обѣщать вамъ только, что письмо будетъ непремѣнно доставлено по назначенію, — и ничего болѣе: l'honneur de ma maisou m'impose des devoirs que je ne saurais enfreindre!…

Послѣ такой внушительной фразы о "чести" ея корсажей и юпокъ, мнѣ оставалось только поклониться и уйти…

Прошелъ день, другой, третій, — отвѣта нѣтъ. Я не выходилъ изъ дому, не пилъ, не ѣлъ и вздрагивалъ съ головы до ногъ при каждомъ ударѣ коловольчика въ передней.

Наконецъ утромъ, на четвертыя сутки, городской почтальонъ принесъ письмо, на которомъ я тотчасъ же узналъ почеркъ моей врасавицы, хотя она очевидно старалась измѣнить его…

"Волшебница (La magicienne de l'autre soir), писала она, — выражаетъ господину Засѣкину искреннее сожалѣніе свое о томъ, что не имѣетъ уже здѣсь никакого способа придти въ нему на помощь своимъ магическимъ жезломъ (sa baguette magique), ни даже выслушать его интересныя сообщенія. Она уѣзжаетъ, — она уѣхала (elle part — elle est partie). Veder la Siberia e poi morir."

"Уѣзжаетъ, уѣхала, la Siberia", въ первую минуту я ничего не понялъ…

Чрезъ четверть часа я, едва владѣя собой, входилъ въ сѣни дома ея матери.

— Наталья Андреевна *** дома? спросилъ я, насколько могъ спокойнѣе.

— Изволили уѣхать! отвѣчалъ старикъ-швейцаръ, тяжело подымаясь съ своего кресла и подымая на лобъ круглыя въ серебряной оправѣ очки.

— Съ визитами? спросилъ я, все еще не вѣря.

— Нѣтъ-съ, отвѣчалъ онъ, насмѣшливо, показалось мнѣ, глядя на меня изъ-подъ этихъ приподнятыхъ огромныхъ очковъ своихъ, — онѣ совсѣмъ изъ города изволили выѣхать.

— Когда?…

— Вчерась утромъ, въ двѣнадцатомъ часу.

— За границу обратно?

На лицѣ старика, знавшаго меня издавна, выразилось какъ бы участіе въ моей тревогѣ.

— Въ имѣніе свое поѣхалисъ, въ Малороссію, проговорилъ онъ почему-то шопоткомъ.

— Въ какую губернію?

— Въ Полтавскую, слышно…

— У нея тамъ имѣніе? такъ и вскликнулъ я.

— Въ наслѣдство получили, объяснилъ онъ, — отъ дѣдиньки, графа Матвѣя Еѳимыча, — можетъ слышали, померли они недавно, — такъ отъ нихъ досталось имъ. Вступать во владѣніе отправились. За этимъ и изъ-за границы пріѣзжали…

— Уѣхала?.. Одна? Сердце у меня такъ и прыгало…

— Повѣренный-съ съ ними-съ, взяли здѣсь — чиновника. Братецъ ихній, графъ Петръ Юрьичъ, намѣревались тоже ѣхать, да занемогли, вотъ уже третій день въ постели… Такъ онѣ… рѣшились однѣ…

Я ужь не слушалъ его и выбѣжалъ изъ сѣней…

— На Адмиралтейскую площадь, въ Казначейство, гдѣ подорожныя берутъ! крикнулъ я моему кучеру, вскакивая въ сани.

Имѣніе покойнаго графа Матвѣя Еѳимовича, доставшееся теперь Натальѣ Андреевнѣ и куда она уѣхала вчера "съ повѣреннымъ-чиновникомъ", то-есть все равно что ни съ кѣмъ, — имѣніе это, знакомое мнѣ съ дѣтства, отстояло въ какихъ-нибудь 25–30 верстахъ отъ моего собственнаго Доброволья, въ томъ же уѣздѣ Полтавской губерніи… "Судьба, сама судьба все это устраиваетъ!" повторялъ я себѣ въ упоеніи…

Вечеромъ того же дня я скакалъ въ кибиткѣ по Московскому шоссе, платя по цѣлковому на водку мчавшимъ меня ямщикамъ, къ великой досадѣ моего Назарыча, бранившагося со мною за это, въ великой моей потѣхѣ, чуть не на каждой станціи…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Veder la Siberia? расхохоталась Наталья Андреевна, когда я въ первый разъ вошелъ въ уютную, глухую, маленькую гостиную, избранную ею въ обиталище въ затерянномъ углу огромнаго, занесеннаго снѣгомъ, барскаго дома, и въ которой она въ эту минуту. грѣла у пылавшаго камина свои обутыя въ узорные чулки и темно-синія атласныя туфли, ножки…

— E poi morir! договорилъ я, страстнымъ, неодолимымъ движеніемъ падая въ этимъ ногамъ…

Въ этой "Сибири" я провелъ съ нею полтора мѣсяца самаго безумно-счастливаго времени во всей моей жизни…

<p>X</p>

Я уѣхалъ за нею въ Неаполь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза