– Даже в шестьдесят. Я уже уговорил Прасковью Ивановну Мятлеву, урожденную Салтыкову, она пятьдесят тысяч даст на экспедицию и обещает отца на такую же сумму уговорить. А я, как хан Дербента, тоже готов вложиться в это мероприятие, мне там на Кавказе тоже эти великаны нужны. Пятьдесят тысяч серебром и я дам.
– Вот как, Салтыковы, говорите? Сто тыщ, говорите?
– Хочу и у графа Шереметева столько же попросить, – последний козырь Брехт использовал.
– Шереметев, Салтыков? Хм. Салтыков, Шереметев. А? А, чего уж. Я дам от себя пятьдесят тысяч и департамент мой выделит двадцать тысяч, если государь одобрит. Много же еще не хватает?
– Половины.
– Вот как, половины. Я, Петр Христианович, поговорю кое с кем и с Александром Павловичем тоже. Вы пока молчите. Договорились?
Чего тут не понять, хочет подать эту идею от своего имени, как же, все силы бросил на спасение принцессы Елены Прекрасной.
– Конечно, Николай Петрович. Вверяю сей прожект в ваши руки.
Глава 24
Событие шестьдесят четвертое
Бывает, что не хочется жить, но это вовсе не значит, что хочется не жить.
Невысокий сухонький человечек в расшитом золотом мундире, он же обер-полицмейстер Санкт-Петербурга действительный статский советник Николай Сергеевич Овсов был без тряпки белой на голове в этот раз. И смотрел на Брехта не жалобно, а грозно. А ведь знал. Старый опытный лис, и забыл поговорку, что
– Может, передумаете, Николай Сергеевич, – сделал последнюю попытку решить дело без садизма Петр Христианович.
– Да что вы себе возомнили, ваша светлость, чтобы я татями торговал?! – Тут что, скрытая камера или подслушивает кто-то, за той вон шторкой стоит?
Брехт дошел до шторы и отдернул ее, никаких товарищей из Тайной экспедиции за ней не было. Выходит, господин Овсов просто дурак. Чего там кот Базилио с лисой Алисой пели? «На дурака не нужен нож, ему с три короба наврешь и делай с ним, что хошь».
– Жаль, Николай Сергеевич, а я хотел после обеда того же мальчонку к вам послать с противоядием. Видите ли, для того, чтобы избавиться от боли в зубе, нужно убить нерв зубной. Именно он и болит. Пульпа называется. Однако, чтобы достичь «герметической реставрации», необходима вторая микстура. Она разлагает тот яд, что вы вчера приняли, и не позволяет пульпе снова нагноиться. Но пульпа ладно. Яд – ключевое слово. Если это противоядие не принять, то сначала с горшка вставать не будете, вечно будет по малой нужде хотеться, потом судороги в конечностях начнутся, а умрете от удушья. Легкие работать перестанут. Тяжелая смерть, на горшке, дергая членами и задыхаясь. До свидания, ваше превосходительство.
– Да я сейчас всю полиция Петербурга…
– Меня государь на ужин семейный пригласил на вечер сегодняшний, и я сейчас лечу принцессу Елену Павловну, я посмотрю, как ваша полиция всего Петербурга меня из-за стола у императора вытаскивать будет, а Мария Федоровна головой качать и спрашивать, а как же Леночка? Может, вы погорячились? Ну, зуб вчера сильно болел. Сегодня голова с утра как в тумане. Да и на горшок уже хочется, признайтесь. – Нейролингвистическое программирование – это наше всё.
– Я сейчас!!! – И убежал.
Вернулся назад человек с лошадиной фамилией не скоро и сине-красный весь. Пятнами.
– Простите, Петр Христианович. Дурак полнейший, точно, голова как в тумане. Так войдите в положение, о благе добропорядочных граждан пекусь.
– А что такое, Николай Сергеевич? Вот только зашел. Не знаю ничего о ваших бедах. Что-то случилось у вас? Как настойка ведьмы Матрены подействовала? – дал возможность отмотать назад Овсову Брехт.
– Замечательная настойка, буквально сразу уснул, а как проснулся – и не болит ничего. Не ведьма ваша Матрена, а добрая волшебница.
Нет. Так не пойдет. Матрену и Брехта нужно бояться.
– Ошибаетесь, дорогой Николай Сергеевич, вы бы видели эти волосатые бородавки у нее на подбородке и на носу. Жуть. Ей человека отравить – раз плюнуть. Ведьма и есть! Но полезная, если с ней по-доброму. Подарки очень любит. Д
Бах. Перестарался, обер-полицмейстер в обморок грохнулся.
Ох, и это главный полицейский столицы. Измельчал народец. Сталина на них нету. Брехт, чтобы усилить воздействие, склонился над павшим… Нет, на ангела не похож, просто павший, и зловещим шепотом, как можно более скрипуче, как в детской сказке, произнес:
– Должок! – а потом похлопал по щекам.
– Ох, что-то мне дурно, ваша светлость. Не прикажете ли настойки прислать, я бричку отправлю?