Двенадцать стульев

Пока же отметим, что в роман вошли и многие остроты Катаева, его бонмо. Автор легко угадывался московскими литераторами. Не случайно вдова Мандельштам упоминала в мемуарах о «фольклоре Мыльникова переулка».

Есть в этой истории еще один аспект, ныне забытый. Игра в «литературного отца» – традиция, которой следовали многие советские писатели, охотно ссылавшиеся на бесспорные авторитеты, вроде Максима Горького.

Однако в данном случае традиция пародировалась: «литературным отцом» был объявлен друг и брат. Катаич, Валюн, как называли его коллеги. И не случайно история о подаренном сюжете в воспоминаниях Петрова соседствует с указанием одного из псевдонимов дарителя: Старик Собакин.

Псевдоним звучал несколько иначе: Старик Саббакин. В данном случае иронически обыгрывалась фамилия известного с досоветских пор книгоиздателя М. С. Сабашникова, возродившего при нэпе свое предприятие.

Но ошибка Петрова непринципиальна. А принципиально, что псевдоним Катаева напоминал читателям о хрестоматийно известной пушкинской строке: «Старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил».

Русский классик выбрал Г. Р. Державина в качестве литературного отца. А будущих соавторов благословил Старик Собакин.

Допустимо, что отказ от соавторства планировался изначально. Мотивация Катаева понятна в этом случае. Он вовсе не собирался эксплуатировать брата и друга, потому и предложил им не поденщину литературную, но способ начать карьеру именно романистов.

Иной вопрос – мотивация сановного Нарбута. Да, он покровительствовал бывшим одукростовцам. И не только им. Однако в данном случае подразумевалось нечто большее, нежели покровительство.

Нарбут рисковал, принимая к публикации недописанный роман. Потому отнюдь не очевидно, по какой причине решил ответственный редактор журнала и руководитель издательства финансировать авантюру сотрудников «Гудка» – ведомственной газеты НКПС.

Ответы подсказывает биография Нарбута. К ней и обратимся.

Советская карьера акмеиста: Проекты и победы Владимира Нарбута

На распутье

Давней была дружба Нарбута с Катаевым, ведь оба – поэты, «братья по безумию». В ту пору, когда подружились, уже непринципиальной оказалась разница в возрасте и социальном положении.

Одукростовский руководитель был старше подчиненного на девять лет. Потомственный дворянин, родился в фамильном поместье. Окончил гимназию, учился в Санкт-Петербургском университете. Потом – литератор. С 1912 года примкнул к «Цеху акмеистов».

В качестве акмеиста дебютировал скандально. Почти весь тираж нарбутовского поэтического сборника конфискован цензурой, автору инкриминированы кощунство, безнравственность, даже и «порнография».

Неважно, в какой мере обоснованы такого рода обвинения. Главное, что они способствовали быстрому росту популярности Нарбута.

В Мировой войне он не участвовал. Освобожден по медицинским показаниям: хромал, еще в детстве перенес операцию.

После Февральской революции политической деятельностью увлекся. С 1 октября 1917 года, т. е. до прихода большевиков к власти, примкнул к их партии. Вскоре стал и функционером.

С марта 1918 года Нарбут – в прифронтовом Воронеже. Занимался организацией советской печати, редактировал газету губисполкома, создал двухнедельный журнал «Сирена», где публиковал и всероссийски знаменитых писателей.

В январе 1919 года переведен в Киев. Занимался и там организацией советской печати. Ну а в августе город взят деникинскими войсками.

Далее начался период, о котором нарбутовские биографы рассказывали невнятно. Впрочем, последовательность событий можно восстановить по материалам так называемого персонального дела, хранящегося в РГАСПИ[192].

Нарбут остался в Киеве. Затем отправился в деникинский тыл – до Ростова-на-Дону поездом добрался. На железнодорожном вокзале был опознан как большевистский пропагандист и арестован контрразведкой ВЮСР.

Сохранились написанные им же показания на допросе. Нарбут утверждал, что служил большевикам вынужденно, отвергнуть их предложение не мог – боялся. Фактически стал душевнобольным. Свое партийное начальство люто ненавидел. Потому и не ушел из Киева вместе с отступавшими войсками «красных». Но в городе его могли опознать как большевистского функционера. Соответственно, отправился в Ростов-на-Дону, оттуда намеревался добраться до Тифлиса, где жили родственники.

Нарбут каялся. Даже предлагал контрразведчикам свои услуги в качестве опытного литератора.

Понять это можно. Деникинцы обычно расстреливали опознанных большевиков. Порой даже вешали.

Однако нарбутовский случай был особым. Арестованный – потомственный дворянин, известный поэт. Опять же, каялся. А сведениями о его партийной деятельности контрразведка не располагала.

В итоге решение вопроса о судьбе арестованного отложили. Содержали Нарбута в тюрьме. Там он заразился тифом, попал в тюремную больницу. Вскоре город был взят красными. Буквально с налета захвачен кавалерией. В панике отступили деникинцы, оставив склады и даже архив контрразведки.