Двенадцать стульев

После освобождения из тюрьмы Нарбут работал в партийной организации Ростова-на-Дону. О том, как в контрразведке письменно каялся, не рассказал.

Затем он переведен в Харьков. Оттуда направлен в Николаев, где редактировал местную газету. Наконец, командирован в Одессу. Там и возглавил Одукроста.

Бесспорно, что все это время Нарбут жил в страхе. Он не мог не узнать: архив контрразведки захвачен красными.

Но чекисты еще не добрались тогда до показаний арестованного большевистского функционера. Сначала из прифронтового Ростова-на-Дону документы следовало перевезти в тыловой Харьков, ну а там еще предстояло разобрать и систематизировать трофейные материалы. Требовалось как минимум несколько месяцев.

Время шло, Нарбут ждал. Нет оснований полагать, что он был искренним в контрразведке. Однако причины, из-за которых остался в деникинском Киеве, а после добрался и до Ростова-на-Дону, понятны.

Бывший акмеист честно служил большевистскому режиму, но в советском Киеве на самом деле испугался. Местными чекистами тогда руководил М. Я. Лацис, энтузиаст и пропагандист «красного террора», повсеместно доказывавший, что достаточное основание для расстрела – пресловутая «классовая чуждость»[193].

Лацисовская политика радикально изменила мнение Нарбута о красных. Он дождался их отступления. Присоединяться к отступавшим не стал.

Но большевистскому функционеру было б слишком опасно жить в Киеве. Оставалось лишь уехать туда, где его не знали. Тифлис – на территории, не контролируемой тогда ни деникинцами, ни советским правительством. Родственники там, да и путь открыт за границу.

Понятно, что в контрразведке уместнее было ссылаться на душевную болезнь. Нарбут свою жизнь спасал, однако не повредил никому. А после освобождения из тюрьмы уже не имел возможности отправиться в Тифлис. Пришлось опять служить большевикам.

Догадывался, вероятно, что его показания в контрразведке – еще не основание для расстрельного приговора. «Красный террор» уже отменили. Зато любая советская карьера была бы в дальнейшем исключена. А угроза разоблачения приближалась.

Однако вскоре ситуация изменилась. В апреле 1920 года на Украину командирован Дзержинский. Он должен был тыловую службу Юго-Западного фронта «укрепить».

Месяц спустя Дзержинский работал в Харькове. Понятно, что главные задачи – предотвращение диверсий, пресечение шпионажа, саботажа, в общем, деятельности, с которой и связаны документы контрразведки.

Не позднее мая Дзержинский узнал о нарбутовских показаниях. И с руководителем Одукроста познакомился. Тот часто ездил в республиканский центр для отчета, а контроль распространения пропаганды входил в задачу «укрепления» тыла. Наконец, с июня по август Дзержинский регулярно бывал в Одессе[194].

Только Дзержинский и мог тогда принять ответственность за избавление Нарбута от позора. Понятно, что в интересах дела – партийного.

Решение целесообразное. Если не подтверждена вербовка деникинцами, показания на допросе мало что значат. Допрошенный – не военнослужащий, не военнообязанный, коль так, дезертиром или уклонявшимся от мобилизации не был и не повредил кому-либо. Ну, сробел однажды. Зато потом вновь подтвердил, что работник он весьма ценный. Опять же, большевистский административный опыт свидетельствовал: виноватый, но от кары избавленный, вину искупить обязанный, служит усерднее, чем невиновные[195].

Дзержинский протежировал Нарбуту. Позволил остаться на работе и в партии. Знал о проступке бывшего акмеиста, но разрешил оправдываться.

Когда Нарбута перевели из Одессы, он сообщил партийному руководству, что в 1919 году не сумел уйти с оставившими Киев советскими войсками. Должен был о семье позаботиться, вот и задержался.

Объяснение было принято. В 1921 году ЦК украинской компартии объявил выговор Нарбуту – за «недисциплинированность».

По новой должности он и подчинялся ЦК КП (б) У. Как раз тогда председатель ВЧК опять приехал в Харьков, но по другой оказии: с апреля 1921 года еще и наркомат путей сообщения возглавлял, сменив тоже «совмещавшего обязанности» наркомвоенмора Троцкого[196].

Выговор «за недисциплинированность» – отнюдь не строгое наказание. Однако с протеже Дзержинского невелик был спрос. Как вспомнил о проступке, так покаялся, взыскание получил, тема закрыта, что Нарбуту и требовалось. Если б кто захотел узнать, проводилось ли расследование в связи с киевским эпизодом, – пожалуйста: выяснены обстоятельства, решение принято. А дважды взыскивать за один проступок не полагалось.

Материалы контрразведки к тому времени, понятно, в Москве. Вновь описаны, классифицированы и, согласно правилам, справки к соответствующим делам приобщены. Что до нарбутовского, так не позже лета 1920 года Дзержинский официально решение оформил: документ, компрометировавший руководителя Одукроста, отправлен в архив. Как неактуальный.

Сфера ответственности – только чекистская. Потому и не обязательно было в украинские партийные инстанции докладывать о принятом решении относительно покаяния Нарбута в контрразведке.