- Посмотри, - она оглянулась: нет ли кого поблизости, но рабы о чем-то громко спорили в фойе. Она открыла крышку пенала, где хранились запасные кисти, и приподняла войлок, выстилающий его дно.
- Что ты скажешь? – она протянула миниатюры, по одной на каждой ладони.
Заинтересованность на его лице превратилась в восхищение, и он медленно взял один из рисунков.
- Будь я проклят, - пробормотал он потрясенно. Это был портрет ее матери; кудрявые длинные волосы женщины ниспадали на оголенные плечи, маленький твердый подбородок властно вздернут, противореча мягкому изгибу губ над ним.
- Глаза … я не думаю, что правильно их нарисовала, - сказал она, уставившись на миниатюру в его руке. – Слишком мелкая работа … Я не могла точно воспроизвести их цвет. С папиными было легче.
Голубые рисовать легче. Крошечная капля кобальта, подчеркнутая белым цветом и легкой зеленой тенью, которая усиливает синий цвет, не становясь видимой сама … Да, это отец. Сильный, яркий, прямой.
Но получить коричневый с настоящей глубиной и точностью, не говоря о том, чтобы воспроизвести нечто близкое к дымчатому топазу материнских глаз, всегда ясных и изменчивых, как свет в форелевом ручье … Для этого нужно больше красок и прорисовки, чем можно использовать в крошечной миниатюре. Она попытается позже на большом портрете.
- Похожи, как ты думаешь?
- Они удивительны, - Иэн переводил взгляд с одной миниатюры на другую, потом осторожно вернул портрет Клэр на место. – Твои родители их видели?
- Нет. Я должна быть уверена, что миниатюры хороши. Если да, то можно показывать их людям, которые мне позируют, и, может быть, я смогу получать заказы на миниатюрные портреты. Я могу рисовать их в Ридже с набросков, позировать для них не нужно. Все, что мне нужно, это краски и диски из слоновой кости.
Она махнула в сторону большого холста, над которым работала. На портрете был изображен Фаркард Кэмпбелл, выглядевший в своем костюме, как набитое чучело хорька, в окружение многочисленных детей и внуков, большинство из которых на данный момент были лишь отмечены белыми пятнами. Учитывая природную непоседливость и капризы детей, она рисовала их по одному: пока мать удерживала ребенка, она быстро делала набросок конечностей и черты лица в белом пятне.
Иэн кинул взгляд на полотно, но снова вернулся к миниатюрам ее родителей. Он стоял, глядя на них с легкой улыбкой на длинном невзрачном лице. Потом, почувствовав ее взгляд, он испуганно вскинул на нее глаза.
- О, нет, нет!
- Да, ну, перестань, Иэн. Позволь мне нарисовать тебя, - принялась уговаривать она. – Тебе это не навредит.
- Нет, - он отступил, словно карандаш, который она держала, был оружием. – Кахиен’кехака считают, что быть похожим на кого-то дает власть над ним. Поэтому при излечении шаманы носят маски, чтобы демоны, вызывающие болезни, не увидели их лица и не могли им навредить.
Это было произнесено таким серьезным тоном, что она прищурилась, не шутит ли он. Но он казался серьезным.
- М-м, Иэн … мама объясняла тебе про микробов?
- Да, конечно, - в его голосе не было уверенности. – Она показала мне плавающих червячков и сказала, что они живут в моих зубах! – Он передернулся от отвращения, но предпочел вернуться к предыдущей теме.
- Однажды в деревне появился француз-естествоиспытатель. Его картинки птиц и животных всех привели в восторг, но он сделал ошибку, предложив нарисовать жену вождя. Мне с трудом удалось его спасти.
- Но ты же не могавк, - заметила она. - И не боишься, что я заимею власть над тобой, не так ли?
Он повернулся и кинул на нее странный взгляд, который прошел сквозь нее, как нож сквозь масло.
- Нет, - ответил он, - конечно, нет. – Но в его голосе было еще меньше уверенности, чем когда он говорил о микробах.
Но все же он пошел к стулу для позирующих, передвинул его на светлое место, где из открытых дверей, ведущих на террасу, лился свет, и уселся, решительно задрав подбородок и сжав рот, словно собирался героически умереть.
Подавив улыбку, она взяла карандаши и стала быстро рисовать, пока он не передумал. Рисовать его было трудно: в его чертах лица отсутствовала твердая четко вырезанная структура, которая присутствовала у ее обоих родителей и у Роджера. Хотя ни в коем случае его лицо не было мягким, даже если не учитывать татуировки на переносице и щеках.
Молодое лицо, но с твердой линией рта, слегка искривленной – как раньше она это не замечала? – как будто принадлежащей более старому человеку, резко очерченные складки по углам рта, которые со временем станут еще глубже.
Глаза … она пришла в отчаяние, пытаясь изобразить их точно. Огромные, светло-коричневые, они были его единственной чертой, претендующей на красоту, и все же «прекрасные» - не то слово для их описания. Как и у большинства глаз, их цвет не был однотонным, в них было много цветов – осени, темной сырой земли, засохших дубовых листьев и прикосновение солнечного луча к сухой траве.