Дыхание снега и пепла, т.1

Возможности отказаться не было; он уже встал и, пошатываясь, направился к двери в задней части кабинета. Как оказалось, за ней скрывался большой стенной шкаф, на полках которого стояли тридцать или сорок стеклянных банок, где в винном спирту находились объекты, которые действительно можно было описать как «интересные».

Объекты варьировались от просто искаженных до поразительных. Один за другим он вытаскивал большой палец с бородавкой размером со съедобный гриб и таким же цветом, язык, расщепленный, по-видимому, еще при жизни владельца, так как две половинки были хорошо заживлены, кошку с шестью ногами, необычайно уродливый мозг («Взят у повешенного убийцы», - гордо сообщил он. «Не удивительно», - пробормотала я, думая о Доннере и его мозге), несколько младенцев, очевидно, мертворожденных, демонстрирующих ужасающие уродства.

- А вот это, - он поднял трясущимися руками стеклянный цилиндр, - жемчужина моей коллекции. Самый известный врач в Германии, герр Доктор Блюменбах, имеющий самую уникальную в мире коллекцию черепов упрашивал меня, да что там, просто преследовал – уверяю вас! – пытаясь убедить меня расстаться с ним.

«Вот это» оказался двухголовым младенцем, точнее двумя черепами на позвоночном столбе. Это, действительно, впечатляло и могло заставить любую женщину детородного возраста тут же отказаться от секса.

И хотя коллекция производила неприятное впечатление, она предоставила мне хорошую возможность подойти к цели моего прихода.

- Поистине удивительно, - сказала я, наклонившись, словно разглядывала пустые глазницы плавающих в спирту черепов. Они были полностью разделены и располагались на расщепленном позвоночнике. Их округлые призрачно белые формы мягко склонялись друг к другу, словно делились какими-то секретами, и разделялись на мгновение, когда банку встряхивали. – Интересно, в чем причина такого феномена?

- Несомненно, какое-то ужасное потрясение, которое испытала мать, - заверил меня доктор. – Вы же знаете, женщины в положении сильно подвержены всяким волнениям и стрессам. Их нужно ограждать от всяческих вредных волнений.

- Надо думать, - пробормотала я. – Но вы знаете, мне кажется, что некоторые уродства, например, как вон у этого, являются результатом сифилиса матери.

Так оно и было; я узнала характерно деформированную челюсть, узкий череп и провалившийся нос. Этот младенец был сохранен с плотью и, свернувшись, мирно лежал в бутыли. Судя по его размеру и отсутствию волос, он был недоношенным, и ради него самого, я надеялась, что он не родился живым.

- Шифи … сифилис, - повторил доктор, покачиваясь. – О, да. Да-да. Я изъял его у … хм. – Тут ему пришло в голову, что это не та тема, которую можно обсуждать с леди. Мозг убийцы, двухголовый младенец, да, но не венерические заболевания. В шкафу находилась также банка, в которой по моему разумению, была мошонка негра, страдающего гигантизмом яичников. Его доктор тоже не показал мне.

- У проститутки? – спросила я понятливо. – Да, думаю, такие несчастья должны быть обычными среди этих женщин.

К моему неудовольствию он свернул с нужной мне темы.

- Нет, нет. Фактически, - он оглянулся, словно боялся, что его подслушают, и, наклонившись ко мне, хрипло прошептал, - Этот образец я получил от коллеги из Лондона несколько лет назад. Говорят, что это ребенок иностранного джентльмена!

- О, боже, - опешила я. – Как … интересно.

В этот довольно неподходящий момент вошел слуга с чаем – или точнее, с отвратительным настоем из пережженных желудей и ромашки – и разговор перешел ко всяким мелочам. Я боялась, что чай отрезвит его прежде, чем я смогу подтолкнуть его в нужном направлении, но, к счастью, на подносе стоял графин с прекрасным кларетом, и я щедро разлила жидкость по стаканам.

Пытаясь вернуть его к медицинской теме, я наклонилась, словно с восхищением рассматривая емкости, расставленные на столе. Ближайшая ко мне содержала ладонь человека, у которого был такой сложный случай контрактуры Дюпюитрена, что превратил конечность в узел из скрюченных пальцев. Хотелось бы, чтобы Том Кристи увидел это. Он избегал меня со времени операции, но, насколько я знала, его рука все еще функционировала.

- Удивительно, какое разнообразие состояний выказывает человеческое тело, не так ли? – произнесла я.

Он покачал головой и, обнаружив, что парик сполз, повернул его. При этом его морщинистое лицо стало походить на рожу грустного шимпанзе, и только лопнувшие капилляры заставляли его нос сиять, как маяк.

- Удивительно, - откликнулся он, - и все же удивительнее, какую эластичность показывает человеческое тело перед лицом ужасных недомоганий.

Это было верно, но совсем не то, о чем я хотела поговорить.

- Совершенно так, но …

- Очень жаль, что я не могу показать вам один образец. Он стал бы хорошим пополнением моей коллекции, но, увы, джентльмен настоял забрать его с собой.

- Он … что?

В свое время после операции я часто дарила детям их аппендиксы или гланды в бутылочках и полагала неудивительным, если кто-либо захотел оставить себе ампутированную конечность.