Читаем Дзэн в японской культуре полностью

Школа Хуаянь (яп. Кэгон), превратившаяся со временем, как и две вышеупомянутые школы, в мощную секту, зародилась в Китае при династиях Суй и Тан. Монах Фацзан (643–712) систематизировал учение школы, обобщив труды своих великих предшественников Ду Шуня (557–640) и Чжи Яня (602–668).

Школа Тяньтай основана на «Саддхарма-пундарике», на Вэйши (идеалистических учениях Асанги и Васубандху), на Хуаянь («Аватамсаке»). Последнюю из перечисленных трех школ можно считать вершиной буддийской философии в Китае. Это самая замечательная из всех философских систем, когда-либо созданных народами Востока. «Аватамсака-сутра», включающая в себя трактаты «Дасабхумика» и «Гандавьюха», бесспорно, является вершиной творческого воображения индийцев, совершенно не свойственного китайскому мышлению и мироощущению. Поистине, интеллектуальным завоеванием китайского буддизма можно считать то, что столь чужеродные плоды индийской культуры были так системно, методично и грамотно усвоены, философия школы Хуаянь доказывает глубину китайского религиозного сознания, сформировавшегося под воздействием многовековых традиций буддистского образования, вдумчивого изучения классики. Именно эти традиции пробудили дух и разум нации от долгого сна, дали мощный стимул к развитию сунской философии. Параллельно со школой Хуаянь, воплотившей интеллектуальное направление китайского буддизма, развивалась другая школа, Дзэн (кит. Чань), приобретая все большую власть над умами. Дзэн апеллировал отчасти к эмпирическим установкам исконно китайского склада ума, отчасти к его же мистическим наклонностям. Дзэн отвергал книжную ученость и признавал только интуитивный способ познания. В сущности, могли быть использованы следующие методы познания: эмпиризм, мистицизм и позитивизм, поскольку все они опираются лишь на факты, почерпнутые из опыта, и не отваживаются поместить эти факты в соответствующее интеллектуальное обрамление.

Однако человек как социальная особь не может довольствоваться чистым опытом, желая сообщить результаты его собратьям, а это значит, что интуиция должна непременно иметь свое содержание, свои идеи, то есть подвергаться интеллектуальной реконструкции. Дзэн сделал все возможное, чтобы остаться на интуитивном уровне познания, и максимально использовал образы, символы, всевозможные поэтические приемы.

Когда же Дзэн все же вынужден был прибегнуть к рациональным суждениям, хорошим подспорьем ему послужила философия Хуаянь. Слияние философии Дзэн и Хуаянь (Кэгон), достигнутое, впрочем, непредумышленно, наиболее явственно прослеживается у Чэн Гуаня (738–838) и Цзун Ми (780–841). Оба были выдающимися учеными школы Хуаянь и в то же время исповедовали Дзэн. Такой подход и создал предпосылки для последующего распространения влияния Дзэн-буддизма на конфуцианских философов эпохи Сун.

При династии Тан к тому же была подготовлена почва, на которой спустя века расцвело сунское «учение о Дао», ценнейший продукт, полученный из тигля китайской мысли, в котором переплавились идеи Хуаянь и Дзэн, доктрины Конфуция и Лао-цзы.

У Чжу Си (яп. Сюси) были достойные предшественники: Чжоу Дуньи (Сю Тон-и, 1017–1073), Чжан Хэнцюй (Тё О-кё, 1077–1135), а также братья Чэн (Тэй) Миндао (Мэй-до, 1085–1139) и Ичуань (И-сэн, 1107–1182). Все они стремились выстроить свои философские конструкции на чисто китайском фундаменте, за который принимались Четверокнижие («Лунь юй» Конфуция, «Мэн-цзы», «Да сяо», «Чжун юн») и «Книга перемен» («И-цзин»). О том, что все вышеназванные ученые мужи усердно изучали Дзэн и прибегали к его идеям, свидетельствует тот факт, что они придают особое значение опыту внезапного прозрения, которое наступит после тщательного изучения классиков и размышлений над сокровенным смыслом их писаний. Свою космогонию и онтологию они выводят из первичной категории у-цзи (Беспредельность), тай-цзи (Великий предел) или же тай-сюй (Великая Пустота). Все эти понятия заимствованы из «Книги перемен» и сочинений Лао-цзы, но тай-сюй здесь имеет буддийское звучание. Если это понятие как философский принцип перевести на язык этики, то оно будет означать искренность, а идеал человеческой жизни сведется к культивированию такого достоинства, как искренность, стремление к истине. Ведь только это стремление и делает мир таким, каков он есть, заставляет мужское начало Ян и женское Инь, исходящие из Великого Предела, вступать во взаимодействие и порождать тьму вещей. Искренность именуется также ли (Причина, Резон), или тянь-ли (Небесный Резон).

Сунские философы противопоставляют ци (Дух, Энергию) и ли, но противоположности сходятся в Великом Пределе, который, по сути, и есть Беспредельность. Ли есть причина, резон бытия, которым наделен каждый феномен окружающего мира. Без ли ничто не возможно, все сущее становится не-сущим, выпадает из бытия. Ци – категория дифференцирующая, в то время как ли бесконечно умножается, воспроизводя бесконечное разнообразие мира. Но ли и ци – категории взаимодополняющие и взаимопроникающие, немыслимые друг без друга.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Алхимия
Алхимия

Основой настоящего издания является переработанное воспроизведение книги Вадима Рабиновича «Алхимия как феномен средневековой культуры», вышедшей в издательстве «Наука» в 1979 году. Ее замысел — реконструировать образ средневековой алхимии в ее еретическом, взрывном противостоянии каноническому средневековью. Разнородный характер этого удивительного явления обязывает исследовать его во всех связях с иными сферами интеллектуальной жизни эпохи. При этом неизбежно проступают черты радикальных исторических преобразований средневековой культуры в ее алхимическом фокусе на пути к культуре Нового времени — науке, искусству, литературе. Книга не устарела и по сей день. В данном издании она существенно обновлена и заново проиллюстрирована. В ней появились новые разделы: «Сыны доктрины» — продолжение алхимических штудий автора и «Под знаком Уробороса» — цензурная история первого издания.Предназначается всем, кого интересует история гуманитарной мысли.

Вадим Львович Рабинович

Культурология / История / Химия / Образование и наука
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология