Дзэн в японской культуре

Мне хотелось бы показать, как проявляется дух Дзэн, на примере жизни Рёкана (1758–1831), скромного монаха-отшельника, большую часть жизни проведшего в отдаленной провинции Этиго. То, что Рёкан был монахом, нисколько не опровергает моего утверждения о сильнейшем влиянии Дзэн-буддизма на сознание широких народных масс. Наоборот, все те, с кем Рёкану довелось общаться, единодушно одобряли его образ жизни, находили его достойным бесконечного уважения. Чтобы понять, куда дует ветер, достаточно взглянуть на одну травинку. Узнав получше, кто такой Рёкан, мы тем самым проникаем в сердца сотен тысяч японцев.

* * *

Рёкан принадлежал к буддийской секте Сото, одной из двух магистральных ветвей Дзэн, прочно укоренившихся в Японии. Свою хижину он построил на севере Хонсю, главного острова архипелага, у побережья Японского моря. С точки зрения обывателя, Рёкан был «большим глупцом», чудаком. Ему всегда не хватало того самого здравого смысла, которым в избытке обладают люди заурядные. Тем не менее жители соседней деревушки любили и уважали своего «чудака». С его появлением немедленно прекращались все ссоры и дрязги, которые так часто омрачают повседневную жизнь.

Рёкан был замечательным поэтом, писавшим стихи на японском и китайском, а также прекрасным каллиграфом. Не только любители из провинции, но и горожане охотились за его автографами, изобретая всевозможные благовидные предлоги, чтобы получить желаемое.

Действительно, он был чудак, эксцентрик, «великий глупец». Не случайно это прозвище стало и его литературным псевдонимом. Сердце Рёкана всегда было открыто, душа распахнута навстречу природе и людям. Он был сама Любовь, само Милосердие – истинное воплощение бодхисаттвы Каннон. Однажды в уединенный приют отшельника на склоне горы Куками забрался вор. Должно быть, вор был чужаком в тех местах, иначе он, конечно, едва ли решился бы покуситься на бедную лачугу монаха. Видя, что в доме взять нечего, грабитель очень огорчился. Это зрелище так тронуло сердце хозяина, что он снял с себя одежду и отдал незваному гостю. Схватив предложенное рубище, вор поспешно удалился. Только луна сквозь открытые жалюзи ярким сиянием наполняла комнатушку, и тогда в Рёкане заговорил поэт:

Вору не удалось
унести ночное светило
И снова луна
сквозь окошко струит сиянье,
так чиста, ясна и прозрачна!..

Вот еще одно пятистишие «Великого Глупца», сложенное в сходных обстоятельствах:

Я, раздумьем объят,
внемлю шуму начавшейся бури —
Где сквозь холод и мрак
этой зимней ночью влачится
Одинокий заблудший путник?..

Эта танка родилась после того, как хижину человеколюбивого отшельника посетил другой незадачливый грабитель. Надо думать, что Рёкан и сам страдал ночью от холода в своем ветхом жилище, но тем не менее сопереживал бедняге вору, бредущему сквозь мглу.

Рёкан был щедр и к нищим. Он сам ходил просить подаяния, но, возвращаясь домой, мог все раздать менее удачливым собратьям, которых встречал на пути. Об этом говорит и его танка:

Если б ряса моя,
неказистая черная ряса,
так была широка,
Я бы смог всех сирых и нищих
обогреть, укрыв рукавами…

Рёкан всегда довольствовался малым, желания его были крайне ограниченны. Однажды поэта в его хижине посетил знатный даймё и предложил переехать к нему в соседний город, обещая благочестивому отшельнику построить для него в городе новый храм. Рёкан промолчал, а когда гость стал вежливо, но настойчиво добиваться ответа, взял кисть и написал на полоске бумаги:

Для огня в очаге
дает мне топливо ветер,
Что ни день принося
ворох палых, увядших листьев
Прямо к двери хижины горной…

Иными словами, он не захотел променять свою свободу на службу у феодального властителя.

Видя в бедности свое благословение, Рёкан стал подлинным трубадуром нищеты. Его произведения, особенно канси (стихи на китайском), вновь и вновь воспевают радости и печали убогой горной хижины. Судя по всему, он был страстным поклонником Хань Шаня, с чьими стихами поэзия Рёкана зачастую созвучна по духу. Вот одно из таких стихотворений, посвященных теме бедности: