Эффект бабочки, Цикл: Охотник (СИ)

неприлично шаркать, собраться с силами. Дух незамедлительно встрял, сказав, что

слепой ведёт хромого. Мне шутка не понравилась, но я не доставил ему удовольствия, не сообщая об этом. Добравшись до машины, я привалился к капоту, возвращая дыхание

в норму и беря себя в руки. Сато забрался на водительское место и терпеливо ждал, пока я непослушными руками открою дверь и сяду рядом. Уместившись и с трудом

пристегнувшись, я слегка откинул назад сидение и развалился, стараясь отдышаться.

— Что теперь? — после нескольких минут тишины поинтересовался я.

— Будем наблюдать за ней — недели или двух хватит. А там посмотрим. По крайней мере

я на это надеюсь.

— А потом в мешок, на плечо и принести в жертву, — как можно более кровожадно

ухмыльнулся я, доставая из рюкзака бутылку воды. Ополовинив её и отдышавшись, я

блаженно прикрыл глаза. — Куда теперь, босс? Какие невинные дети ждут над собой

скорую расправу?

— Ведёшь себя, как пьяный, — заметил мужчина, заводя машину и трогаясь с места.

— Ты не предупредил, что я твой источник, я же не предупредил, что хмелею от

затрат, — я растянул губы в людоедской улыбочке. — Так что в твоих интересах

довезти меня до безопасного места и дождаться, пока я приду в норму. А если

серьёзно, я не откажусь от чего-нибудь алкогольного и сырного. И прощу тебя, если

ты вдруг решишь меня угостить. Даже если ты потрёшь сыр в сакэ.

Тэтсуо смотрел на меня несколько мгновений, а затем рассмеялся. Негромко и хрипло,

с придыханием, совершенно некрасиво, но мне понравилось. Это был единственный раз, когда я слышал его смех. Тогда я на подобное обижался, пытался понять, отчего этот

кусок льда никак не думает таять. Но в некоторых людей скверна пробирается столь

глубоко, прорастает корнями так отвратительно резко, что ей невозможно противиться.

Порой они сами пускают её в себя, отравляя медленно и с удовольствием, даже не

думая ужасаться или сопротивляться. Другие впадают в отчаяние, барахтаются из

последних сил, пытаясь выбраться из омута, в который сами забрели. Когда меня

забросили в такое болото, я был в отчаянии, не знал, что мне делать, как позволить

себе жить. Сато не желал прощать себя, не мог смириться. Возможно, встреться мы с

ним на пару сотен лет раньше, я бы ещё мог ему помочь. Но нет.

Мы проехали едва ли не в центр Токио — в самое сердце безумного города-муравейника.

Пришлось заново привыкать к толчее на улице, к бесконечному людскому гомону и

невероятной жизни, что течёт буквально на каждой улочке. Сато привёз нас в

небольшой тихий, но весьма приличный бар. Посетителей не было. Ещё бы, едва ли

рассвело: в такое время пить будут исключительно свободные или же глубоко

несчастные люди. Пожалуй, мы с ним не совсем подходили под описание, однако же я

твёрдо отказался от идеи закупиться алкоголем и тихо посидеть в квартире Тэтсуо.

После долгих лет самозаточения дома мне хотелось жить, хотелось вдыхать эту патоку

секунд. И, возможно, завести пару знакомств — интимных и не очень. Блядство, конечно, не лучшее из моих решений, однако же после того, что я узнал, мне казалось

вполне допустимым разгуляться. Тем более, что я считал, будто бы такому, как я, никогда не обзавестись постоянной парой. Как бы я ни жалел о том, что не могу с

чистой совестью быть с Миком. Глупость, но тогда это казалось необходимой дурью.

И, как истинный юный идиот, я пил в большом количестве. Уж не знаю, печень ли у

меня была такая крепкая или же помогал спутник. Он, кстати, чем больше я дурил, тем

больше молчал и мрачнел. Тогда я думал, что это хороший показатель, ведь был

достаточно самовлюблён и горд, чтобы не слушать других. Порой, конечно, он делал

мне жёсткие замечания, когда я уходил от очередной любовницы или любовника, с

которыми не провёл и пары недель.

— Ты ведёшь себя, как Акио, — резко и раздражённо произнёс дух, когда я, мучимый

похмельем, с утра пораньше плёлся от номера какого-то симпатичного мальчика, с

которым познакомился в клубе прошлой ночью.

— Дедуля, я и есть Акио, — в тон ему отозвался я, скривившись от головной боли.

Что уж мы пили с тем хрупким очарованием, я не знал; что за колёса глотали, не

желал даже думать. В висках гудело, в горле плотно засел тошнотворный ком, желудок

был полон иголок, как у Муми-тролля перед спячкой. Но при этом я был весьма доволен

прошедшей ночью, а вот тем, как нудел дух, отнюдь.

— Ты достойный продолжатель своего рода, — с ядом отозвался он, как никогда

разговорчивый. — Вместо того, чтобы быть с избранником, ведёшь себя, как

проститутка в порту в день прибытия торгового корабля! Уже не знаешь, под кого

лечь. Чтоб вас всех, белобрысых демонов.

— Как говаривал мой батюшка, — как можно более занудно произнёс я, распугивая

ранних прохожих и ничуть не стесняясь того, что говорю будто бы сам с собой, — ты

весь в своего деда. Тебе дорога только в высокопоставленные шлюхи.

Спутник мой заткнулся и ещё неделю не говорил со мной, а я остался этим фактом

довольный, как стадо слонов на водопое, даже не обратив внимание на сказанное им.