Эффект бабочки, Цикл: Охотник (СИ)

особого энтузиазма и даже не пытался это скрыть, но Тэтсуо это, похоже, не

волновало. Горьковатый привкус семени и смазки, гладкая, горячая кожа под языком и

мягкие бугорки вен. Я втягивал его в себя так глубоко, как только мог себе

позволить, особо не бередя недавно повреждённое горло. Брал за щёку, как бы

отвратительно это ни было, когда он направлял меня. Пальцы его зарывались в мои

волосы и убирали их с лица, не сжимали, и я был подспудно ему благодарен. Конечно, ходить с такими патлами и тратить несколько часов в день на уход за ними — мука. Но

всё же, я считал их едва ли не основной своей гордостью. И, наконец, я элементарно

ненавидел, когда меня тягали за волосы. Спасибо, папуля. Привыкнув, я слегка

расслабил горло и позволил ему втолкнуться глубже. Неприятное ощущение, но в какой-

то мере это отозвалось мазохистским тянущим удовольствием по всему телу. Не слишком

удобно, совершенно неприятно, а уж как на это реагирует организм — просто песня.

Для меня, похмельного, это была почти что пытка, которую Сато решил растянуть: обнял меня сзади за шею и затылок, придерживая, начиная медленно двигаться. Я

чувствовал, как его член давит на горло и тяжко проникает дальше, это отзывалось

тупой болью и комом в животе. Но я бы соврал, если бы сказал, что не получал от

процесса извращённого удовольствия. И вместе с тем его учащённое дыхание было почти

что комплиментом.

Редкие мужчины позволяют себе стоны. И я даже не знаю, рад я этому или расстроен. У

некоторых такие отвратительные голоса, что кляп мне начинает казаться гениальнейшим

изобретением; некоторые же столь мерзко сопят, хоть затыкай уши. Собственно, к

девушкам это тоже относится, но они кричат и стонут в любом случае, как ты их не

затыкай. И с вероятностью в девяносто пять процентов откажутся от поцелуя, если это

будет мешать им сообщать соседям о том, как же им сейчас хорошо (или нет). Стон

мужчины для меня был и остаётся чем-то, ну, предположим, особенным. Вот так

смотришь на сурового с виду дядьку, а голос у него низкий и обволакивающий, как

патока. Но он ни за что не пискнет во время секса, хоть ты его втроём трахай. И вот

если ты находишь подход и слышишь нечто короткое, отдалённо напоминающее блаженный

вздох, быть может, стон, то это значит, что подход верный. Я и сам порой грешил

тем, что издавал подобные непотребные звуки, но только если партнёр был хорошим. А

вот если нет, я обречённо молчал, ожидая конца пытки, по ошибке названной половым

актом. Тэтсуо же просто дышал. Да, немного шумно по сравнению с тем, как делал то

обычно. Но для него будто бы ничего не поменялось, хотя не сказал бы, что мой мир

кардинально перевернулся от происходящего. Мне не нравилось давиться слюнями и не

иметь ни малейшей возможности их стереть, это вызывало отвращение, но мужчина на то

внимания не обращал.

Он плавно отстранился, помог мне подняться (джентльмен, слов нет), а после

оперативно развернул и вернул в прежнее положение. Плечи ныли, я же не знал, как

устроиться и умоститься, чтобы получить хотя бы толику того плотского удовольствия, ради которого это всё затеивалось.

— Даже не знаю, это ты оптимист или просто всё так плохо, — ухмыльнулся я, когда он

достал из прикроватной тумбочки тюбик смазки.

— Тебе в подробностях рассказать? — миролюбиво поинтересовался он, стаскивая с меня

брюки и бельё. — Мне не тяжело, ты же знаешь.

— Благодарю, у меня богатое воображение, могу себе нарисовать, зачем тебе лубрикант

под рукой.

— Можно подумать, ты с собой пару тюбиков не носишь в сумке вместе с

презервативами.

Я ухмыльнулся, но не стал отвечать на его выпад. Тут он был прав. Это как скотч: никогда не знаешь, где и когда пригодится. Смазка от его пальцев слегка нагрелась, но я всё равно вздрогнул, когда она коснулась моего ануса. Его пальцы проникли без

особых проблем, и я невольно заёрзал, подался назад, прикрыв глаза. Да, начиная с

этой части, мне нравилось абсолютно всё. Если, конечно, не считать того, что он

мучительно долго подготавливал меня и смазывал, заставляя изнывать от желания и

напряжения. Но всё же он не заставил меня просить и унижаться, не стал ждать, пока

я начну трясти задницей, как похотливая сука. Пару мучительных мгновений я слушал, как он возится позади меня, смазывая собственный член, а затем устраиваясь

поудобнее. Когда же он потянул мои руки вверх, чтобы не мешали, всё вокруг окутала

зернистая тьма, и я тихо зашипел, выгибаясь за собственными конечностями. Мышцы

спины немилосердно горели, рёбра дёргало, и когда ко всему этому добавилась его

плоть, проникнувшая в задницу, я готов был молить развязать меня. Для

неподготовленного закосневшего тела вроде моего это был сущий ад. Суставы хрустели, связки горели почище сена, политого жидкостью для розжига. А он всё тянул и тянул, пока мои кисти не оказались у него на плече. Дьявол, у меня всё лицо было в слезах

от подобной экстренной растяжки, и даже то, что он умело пользовался своим членом, не облегчало мою судьбу. Но я солгу, если скажу, что мне не нравилось.

Мне нравилась эта грубость. И было плевать, что я потянул все мышцы, какие только