Эгоист (дореволюционная орфография)

Какая-то тнь упала на входъ въ бесдку — тамъ стоялъ Францъ Зандовъ; онъ вернулся за своей записной книжкой и сталъ свидтелемъ этой сцены. Одно мгновеніе онъ стоялъ не­подвижно и молча, но затмъ подошелъ ближе и возмущенно воскликнулъ:

— Густавъ!.. Миссъ Пальмъ!..

Молодая двушка испуганно вздрогнула. Густавъ тоже поблднлъ и выпустилъ ее изъ объятій. Катастрофа, которую онъ во что бы то ни стало хотлъ отдалить, надвинулась, стала неотвратимой; это онъ сразу же увидлъ. Теперь необходимо было съ достоинствомъ встртить ее.

— Что здсь такое? — спросилъ Францъ Зандовъ, мряя брата гнвно засверкавшимъ взоромъ. — Какъ ты смешь такъ приближаться къ молодой двушк, находящейся подъ защитой моего дома? И вы, миссъ Пальмъ? какъ вы могли дозволить по­добное обращенiе? Можетъ быть, оно было для васъ желательно? Видимо между вами установились уже очень доврчивыя отношенія.

Фрида ничего не отвтила на этотъ брошенный ей горькiй упрекъ. Она глядла на Густава, словно ожидая отъ него защиты. А онъ уже овладлъ собою и, подойдя къ брату, успокаивающимъ тономъ произнесъ:

— Выслушай меня! Ты заблуждаешься... я все объясню теб...

— Мн ме нужно никакихъ объясненій, — перебилъ его Францъ Зандовъ. — Я самъ видлъ то, что ты позволилъ себ, и, надюсь, ты не попытаешься оспаривать свидтельство моихъ собственныхъ глазъ. Я всегда считалъ тебя за человка легкомысленнаго, но не за столь безчестнаго, чтобы ты здсь, по­чти на глазахъ Джесси, общанной теб невсты...

— Францъ, а теперь перестань! — такъ внезапно и твердо вмшался Густавъ въ рчь брата, что даже тотъ, до крайно­сти разгнванный, замолкъ. — Я не позволю теб говорить мн подобныя вещи, такъ далеко не простирается мое самопожертвованіе. Фрида, поди сюда ко мн! Ты видишь, мы должны го­ворить! Онъ долженъ узнать правду!

Фрида повиновалась; она подошла къ нему и, словно защи­щая его, положила ему на плечо руку. Францъ Зандовъ, ничего не понимая, смотрлъ поочередно на нихъ обоихъ. Все проис­ходившее предъ нимъ было для него непонятно; онъ очевидно не имлъ никакого представленія объ истинномъ положеніи вещей.

— Ты несправедливо упрекаешь меня, — продолжалъ Густавъ, — неправъ ты также и по отношенію къ Фрид. Если я поцловалъ ее, то она имла на это право. Вдь она съ самой ран­ней своей юности находится подъ моей защитой. Вс отталки­вали это бдное, покинутое дитя, вс т, кто долженъ былъ оказывать ей и защиту, и любовь. Я былъ единственнымъ, осу­ществившимъ свое родственное право. И теперь я использовалъ его и думаю, что смю осуществлять его.

Было изумительно, какой глубокой серьезностью звучалъ теперь голосъ этого подчасъ безшабашнаго насмшника. Францъ Зандовъ уже при первыхъ словахъ отступилъ назадъ, словно ужаснувшись какого-то предчувствія. Вся краска сбжала съ его лица, оно становилось все блдне и блдне, и, упорно устремивъ свой взглядъ на Фриду, онъ беззвучно и почти ме­ханически повторилъ:

— Твое родственное право? Что... что это значитъ?

Густавъ поднялъ головку молодой двушки, прислоненную къ его плечу, и, повернувъ ея лицо прямо къ брату, произ­несъ:

— Если ты не догадываешься объ этомъ, то прочти по этому лицу; можетъ быть, тогда теб станетъ ясно, къ кому относится то сходство, которое ты искалъ въ немъ. Правда, я обманулъ тебя, долженъ былъ обмануть, такъ какъ ты отклонялъ всякую возможность соглашенія съ тобою. Тогда я ухватился за послднее средство и самъ привезъ Фриду сюда. Я надялся, что въ теб постепенно разовьется чувство, которое опять согрло бы твое полузамерзшее сердце; я расчитывалъ, что въ конц концовъ у тебя опять зародится мысль, что та по­сторонняя двушка, къ которой тебя такъ властно влекло, иметъ право на твою любовь. Увы! это не удалось, все от­крывается предъ тобою внезапно, неожиданно. Но посмотри на эти черты; вдь это — твои! Ты долгіе годы страдалъ отъ тяжелаго, мрачнаго безумія и заставилъ ни въ чемъ неповинное дитя искупать прегршеніе своей матери. Ну, такъ пробудись же наконецъ отъ своего безумія, открой объятья... своему един­ственному, своему отвергнутому ребенку!

За этими словами наступила долгая, тяжелая пауза. Францъ Зандовъ пошатнулся; одно мгновені казалось, что онъ упадетъ, но онъ остался стоять. Его лицо страшно подергивалось, изъ его груди со стономъ вылетало порывистое дыханіе, но онъ не сказалъ ни слова.

— Фрида! — мягко произнесъ Густавъ. — Пойди къ своему отцу!.. видишь, онъ ждетъ этого...

Онъ потянулъ ее впередъ и намревался подвести къ сво­ему брату, но тотъ внезапно овладлъ способностью рчи. Онъ сдлалъ движеніе, словно желая оттолкнуть отъ себя прибли­жавшуюся къ нему двушку, а затмъ глухо и сурово сказалъ:

— Назадъ! Такъ легко вамъ еще не дастся побда. Те­перь я насквозь вижу всю комедію.

Фрида вздрогнула; она высвободилась изъ рукъ своего за­щитника и медленно стала отходить назадъ, къ дальнему краю бесдки.

— Комедію? — оскорбленно произнесъ Густавъ. — Францъ, какъ можешь ты такъ говорить въ подобный моментъ?