— Ты, кажется, ужъ черезчуръ гордишься этимъ предполагаемымъ успхомъ своего творчества! — крикнулъ Францъ Зандовъ вн себя. — Только ты позабылъ, что и я являюсь совладльцемъ этихъ земель, которыя ты изобразилъ такъ возмутительно, что каждое твое слово направлено противъ состоянія и чести твоего брата! Ты не только разоришь меня, но и выставишь предъ всмъ свтомъ подлецомъ.
— Нтъ, этого я не сдлаю, такъ какъ ты освободишься отъ этой компаніи негодяевъ; я могу прибавить къ этой стать, что мой братъ, по незнанію вовлеченный въ эту спекуляцiю, добровольно и съ матеріальными потерями вышелъ изъ нея, какъ только ему стала извстна вся зловредность ея. Скажи это прямо Дженкинсу, если боишься, что иные предлоги вредны для твоего кредита. Правда здсь лучше всего.
— И ты думаешь, что Дженкинсъ уврится, что я, коммерсантъ, глава торговаго дома Клиффордъ, дйствительно способенъ на подобную выходку? Да онъ просто-напросто сочтетъ меня сумасшедшимъ.
— Возможно! Вдь разъ эти „честные“ люди сами не имютъ совсти, то для нихъ всегда будетъ непонятно, что она можетъ заговорить въ другомъ человк. Но, что бы то ни было, ты долженъ прибгнуть къ крайнимъ средствамъ.
Францъ Зандовъ нсколько разъ тревожно прошелся по комнат; наконецъ онъ произнесъ, почти задыхаясь:
— Ахъ, ты понятія не имешь, что значитъ затронуть осиное гнздо. Конечно, находясь въ Европ, ты будешь въ безопасности отъ ихъ жала, я же буду отданъ въ жертву всей ихъ мести. Дженкинсъ никогда не проститъ мн, если мое имя будетъ причастно къ подобнымъ разоблаченіямъ. Онъ достаточно вліятеленъ, чтобы поднять противъ меня всхъ, кто затрагивается этими разоблаченіями, а таковыхъ сотни. Ты не знаешь желзнаго кольца интересовъ, сковывающаго насъ здсь. Одно связано съ другимъ, одно поддерживаетъ другое. Горе тому, кто самовольно вырвется изъ этого кольца и вступитъ въ борьбу со своими прежними союзниками. Они вс составятъ заговоръ, чтобы погубить его. Его кредитъ будетъ подорванъ, все его планы разрушены, самъ онъ будетъ оклеветанъ и затравленъ до полной гибели. Какъ разъ теперь я не въ силахъ вынести подобное нападенiе. Наша фирма лишается состоянія Джесси ввиду ея брака, я же личныя свои средства ослабилъ до крайности этой спекуляціей съ Дженкинсомъ; если она не удастся, то это послужитъ началомъ моего разоренiя. Это я говорю столь же открыто, какъ ты говорилъ со мною. Ну, а теперь иди и отправь на весь міръ свои разоблаченія.
Францъ Зандовъ умолкъ, подавленный волненіемъ. Густавъ мрачно смотрлъ предъ собою; на его лбу тоже появились глубокія морщины, свидтельствовавшія о его озабоченности.
— Я не думаю, что тебя могли бы такъ обойти. Впрочемъ это вытекаетъ изъ вашей здшней дловой практики. Ну, тогда, — и онъ положилъ руку на свою статью, — я разорву эту рукопись и снова не напишу ея. Я буду молчать, разъ ты заявляешь, что мои слова явятся причиной твоего разоренія. Но бери на себя послдствія! На тебя падетъ отвтственность за каждую человческую жизнь, которая погибнетъ въ вашихъ болотахъ.
— Густавъ, ты губишь меня! — простоналъ Францъ Зандовъ, падая въ кресло.
Въ этотъ моментъ тихо отворилась дверь и лакей доложилъ, что поданъ экипажъ, обыкновенно отвозившій господъ въ это время въ городъ. Густавъ приказалъ слуг удалиться, а самъ склонился надъ братомъ и произнесъ:
— Ты теперь не въ состояніи принять какое либо ршеніе, ты долженъ сперва успокоиться. Позволь мн сегодня одному отправиться въ контору и замстить тебя тамъ. Ты черезчуръ взволнованъ и потрясенъ; со вчерашняго дня слишкомъ многое свалилось на тебя.
Францъ Зандовъ молчаливо выразилъ свое согласіе; очевидно онъ самъ чувствовалъ, что не въ состояніи явиться предъ своими служащими въ обычномъ для себя вид вполн спокойнаго дльца. Однако когда его братъ очутился уже у двери, онъ внезапно произнесъ:
— Еще одно: ни слова Фрид! Не увлекай ея въ борьбу со мною, иначе ты доведешь меня до крайности!
— Не безпокойся, на это я не рискнулъ бы! — съ удареніемъ произнесъ Густавъ. — Это отчудило бы отъ тебя только что завоеванное тобою сердце дочери, и, быть можетъ, навсегда... До свиданья, Францъ!
XIV.
Приблизительно черезъ часъ въ кабинетъ отца вошла Фрида. Онъ все еще безпокойно ходилъ взадъ и впередъ. Молодая двушка испугалась, взглянувъ на него: въ его лиц все еще отражались слды той борьбы, которую ему пришлось вынести въ этотъ часъ. Правда, онъ пытался скрыть свое волненіе и при озабоченномъ вопрос дочери сослался на нездоровье, но она все же видла лихорадочное безпокойство, мучившее его. Однако двушка была еще настолько чужда отцу, чтобы просьбами и настояньями добиться доврчивости, которой онъ добровольно не проявлялъ къ ней; но она со скрытымъ страхомъ глядла на темныя тни, лежавшія на немъ теперь, когда все должно было бы дышать лишь радостью и примиреньемъ.
Въ этотъ моментъ вошелъ Густавъ подъ-руку съ невстой. Онъ видимо только что вернулся изъ города — по крайней мр онъ былъ въ шляп и перчаткахъ. Но въ сущности онъ пробылъ въ отсутствіи не боле часа.