Экипаж

МРД — Магистральная рулежная дорожка — не приспособлена для взлета. Она много уже ВПП — взлетно-посадочной полосы. Но выбора сейчас не было: на взлетной догорал «Дуглас», а МРД была сво­бодна, и расщелина пересекала ее в самом конце.

Тимченко по-английски запросил у диспетчера разрешения взлететь с МРД.

...В башне, где не осталось в окнах ни одного целого стекла, сидели три диспетчера, потные, взлохмачен­ные. Отсюда видно было поле с искалеченными само­летами, с целым озером пылающего топлива. И отчет­ливо виден был надвигающийся на аэропорт сель. Вал из грязи, камней и лавы шел, сметая на пути деревья, стесывая скалы, глотая одноэтажные дома и склады на подступах к взлетному полю. Три раза голос Тим­ченко просил разрешения на взлет, прежде чем дис­петчер — тоже по-английски — неуверенно ответил:

—  Взлет с МРД на ваше усмотрение. Тимченко положил тяжелые спокойные руки на

рога штурвала.

—  Двигателям взлетный! — приказал он. Игорь ответил, передвинув рукоятки:

—  Двигатели на взлетном!

Обоим приходилось кричать, чтобы перекрыть бы­стро нарастающий гул селя.

— Экипаж, взлетаем! — Тимченко передвинул сек­торы газа от себя.

Машина уже набирала скорость, когда очередной толчок шатнул землю. Покачнулась и начала медлен­но заваливаться тридцатиметровая мачта с прожек­торами, стоявшая сбоку от МРД.

Оставшийся на перроне представитель Аэрофлота смотрел, оцепенев, как сближаются самолет и пада­ющая металлическая махина.

«Ту-154» почти успел пройти, однако мачта, рухнув и размозжив мимоходом бульдозер, слегка зацепила все-таки хвост самолета. Пика громоотвода на вер­хушке мачты царапнула по фюзеляжу, забарабанили по обшивке сорвавшиеся прожектора.

Но машина бежала вперед: останавливаться было уже нельзя.

—  Сто восемьдесят! — выкликал скорость штур­ман. — Двести!.. Скорость принятия решения!

И, убежав от надвигающегося каменного потока, обманув подстерегающую впереди расщелину, «Ту-154» взлетел над пылающим полем в небо, где для него не было опасностей... Так, во всяком случае, ду­мали в ту минуту летчики.

Когда самолет вошел в левый разворот, набирая высоту, Тамара увидела в окно повернутую землю. И вдруг, словно не сумев удержаться на этом косогоре, маленький далекий аэровокзал с башенкой развалил­ся на куски. Это был последний толчок большого землетрясения в Бидри.

Тамара зажмурилась и отшатнулась от окна.

...Тимченко докладывал Москве:

—  Я восемьдесят пять четыреста шестьдесят во­семь. Взлет произвел, высота тысяча двести... Самолет

плохо слушается руля высоты. Предполагаем повреж­дение посторонним предметом на взлете...

Самолет шел в спокойном вечернем небе. Через про­светы между облаками виднелись внизу морщинистые горные кряжи. В салоне пассажиры громко и нестрой­но пели вечную «Катюшу» — радовались тому, что страхи остались позади, что летят домой. Иностранцы не пели, но улыбались и даже притопывали в такт: они чувствовали себя гостями и хотели быть приятны хозяевам. Те из раненых, которые не могли сидеть, лежали — каждый на трех креслах с откинутыми подлокотниками.

В первый салон вошел Игорь и стал торопливо скатывать ковровую дорожку в проходе между крес­лами. Поющие понемногу замолкли. Люди с удивле­нием и тревогой смотрели, как Игорь вскрыл первый люк — ближний к кабине — и спустился под пол, в багажное помещение.

Фонариком он осветил зеленые с черными кольца­ми трубы — тяги рулевой. Осторожно потянул в одну сторону, в другую. Тяги руля поворота ходили легко, а тяги руля высоты почти не двигались.

По СПУ — самолетному переговорному устройст­ву — бортинженер доложил командиру:

— Тяги руля высоты почти не ходят... Внешних повреждений нет. Перехожу в следующий отсек.

А около буфета два ряда кресел были вообще сня­ты. Там устроили импровизированный госпиталь. На

разостланной простыне лежал пожилой англичанин с открытым переломом голени, это его поддерживали под руки у трапа. Врач закрутил жгут, чтобы оста­новить кровотечение, и наложил лубки. Следующий пациент уже ждал своей очереди. Рот у него был широко открыл и сдвинут на сторону.

—  Челюсть сломал, — объяснили доктору. Тот бегло ощупал лицо больного и уточнил:

—  Не сломал, а вывихнул.

Одной рукой он придержал больного за затылок, другую сунул ему в рот, ухватил за зубы и быстрым беспощадным движением рванул вниз и назад. Па­циент охнул, пошевелил челюстью и сказал удивленно:

—  И все дела?.. Спасибо.

— Не за что, — отмахнулся доктор. — Самая трудная часть операции — убрать вовремя руку, что­бы пальцы не откусили.

Доктор, как и все, был в приподнятом настроении.

А в кабине атмосфера была совсем другая.

—  Москва, центр! — вышел на связь Тимченко. — Я — восемьдесят пять четыреста шестьдесят восемь. Перелетел государственную границу СССР, пройду траверз Ленкорани в двадцать три десять.

В кабину вошла встревоженная Тамара.

—  Что такое? — спросил Ненароков.

—  Во втором салоне какой-то свист. И темпера­тура понизилась.

Игорь поднялся с кресла:

—  Я пойду посмотрю. Разрешите? Тимченко кивнул.