Экипаж

—  Стремена делаю. Иначе не долезть. Скользко... Штук шесть придется делать.

—  Только ты не молчи, дорогой. Говори каждое свое движение... И ты будешь лучше осмысливать, и мне спокойней...

...В салоне, среди пассажиров, нарастало беспокой­ство. К начальнику строителей, который лежал по­перек трех кресел укрытый пледами и решал кросс­ворд в старом «Огоньке», явилась целая делегация — две женщины и мужчина. Мужчина начал:

—  Сергей Николаевич! Почему нас не кормят?. И вообще, почему ничего не объясняют? Мы имеем право знать!

—  Объяснят, когда можно будет, — пожал плеча­ми Сергей Николаевич. Лицо у него было серое, губы посинели от недостатка кислорода. — А пока я на­шел себе занятие: мне после .инфаркта нельзя волно­ваться. И вам не советую... Карты у вас есть? Взяли бы и сыграли.

— При чем тут карты?! — возмутился мужчина. — Ведь явно же происходит что-то! А от нас скрывают, как от маленьких! Чего они боятся? Я войну прошел... Чем так сидеть, мы могли бы помочь.

Сергей Николаевич усмехнулся.

—  Да все равно они нам правды не скажут. Ус­покоят: маленькая неисправность, ничего серьезного... Вот давайте так и считать.

...С помощью проволочных стремян Ненароков за­брался по воздухозаборнику наверх, почти к самому входу. Встречный поток трепал его, пихал обратно. То и дело Валентин ударялся подбородком или пле­чом о ледяной металл.

Вход в воздухозаборник круглый. Но сейчас его частично загораживал дюралевый лист — края за­дравшейся обшивки фюзеляжа.

Онемевшими от холода пальцами Валентин схва­тился за угол обшивки — и охнул от боли, выругался вполголоса.

—  Что у тебя? — послышался встревоженный го­лос Тимченко.

—  Ерунда. Руку поцарапал... Игорь, давай прово­локу!

...Изнутри самолета, из салона, Игорь с. помощью пассажира — того, который возмущался, почему им не говорят, что случилось, — пропихнул в дыру на потолке два длинных куска толстой прочной прово­локи...

...В клочья изрезав перчатки о рваные края метал ла, Ненароков зацепил загнутый крючком конец вы­лезшей снизу проволоки за дырочку в листе дюраля. Затем подтянул к себе вторую проволоку и стал про­совывать ее в другую дырочку от вылетевшей заклеп­ки. Он снова резал руки о металл, но они так зако­ченели, что он уже не чувствовал боли. Шарф, при­крывавший его рот, заиндевел, стал белым и пуши­стым.

Зацепив проволоку покрепче, Ненароков покачал ее вверх и вниз, подавая Игорю сигнал тянуть. И сам стал изо всех сил толкать от себя задравшийся лист , обшивки.

...А внизу, в салоне, Игорь и двое пассажиров по­могали ему: налегая всем весом, тянули проволоку к себе.

...Поддавшись этому двойному усилию, лист обшив­ки медленно разогнулся, лег на место, прикрыл тре­щину в фюзеляже.

...Впервые с начала рейса в салоне стало тихо. Прекратился зловещий свист. С помощью металличе­ской перекладины от вешалки два пассажира закру­чивали проволоку потуже, чтобы подтянуть, зафик­сировать возвращенный на место лист обшивки.

—  Дай помаду, — попросил Игорь у подошедшей бортпроводницы. И обвел трещину по периметру яр­ко-красной линией, чтобы заметно было, если начнет увеличиваться.

....Валентин Ненароков, закрепившись при помощи крюка — чтобы не сдуло ветром обратно в трубу, — высунулся по плечи в открытое пространство. По фю­зеляжу гуляли блики от фар «Ила»: он по-прежнему сопровождал их, светя сверху на хвост «Ту-154». А кругом было черное небо, и на нем развешаны звез­ды — крупные, белые, как спелые антоновские ябло­ки.

...В кабине Тимченко говорил в микрофон:

—  Валя, ты молодец, ну просто молодец!.. Что сей­час делаешь? Почему молчишь?.. Валя!

Не сразу послышался голос Ненарокова:

—  Микрофон за шею развернуло. А руки заняты... Андрей Васильевич, ночь какая красивая, звездная.

—  Что-что? — опешил не привыкший к лирике Тимченко. — Ты не поморозился?

—  Ничего... Хочу посмотреть отсюда на руль высо­ты. Может, пойму что-нибудь.

—   Все. Хватит! — твердо сказал Тимченко. — Спускайся, отдохни, отогрейся... Слышишь? Повтори, как понял.

...Ненароков, усталый бесконечно, лежал на полу в хвостовой части. Игорь растирал его, мял коленями и руками, а Тамара осторожно стаскивала липкие клочья — все, что осталось от перчаток. Когда она увидела его руки — все в крови, искромсанные ост­рым металлом, — то не выдержала и заплакала.

— Чего ты воешь? — грубо сказал Игорь. — Тащи доктора... Руки ерунда, он мог глаза потерять.

...Командир экипажа докладывал Москве:

—  Трещина в фюзеляже пока не увеличивается — задравшийся лист отогнули на место и закрепили.

—  Консультация по рулю высоты нужна? — спро­сила Москва. — Тут у нас все специалисты собрались,

—  Спасибо, пускай рядом побудут.

—  Понял... Запасные вам подготовили: Минводы, Киев...

—  Садиться не буду, пока не разберемся с рулем. Сейчас им займемся.

Вошел Игорь. С каким-то даже торжеством он объ­явил:

—  Ненароков руки до кости изрезал. И обморо зился, кроме того. Он не может снова лезть... Придется вам, Андрей Васильевич, послать меня!

—  Врач около него? Скворцов кивнул.

—  Так-так, — сказал Тимченко. — Шлет царь второго сына... Иди, Игорь, готовься. Лицо жиром на­мажь.