Экономическая мысль Древней Греции. Курс лекций

Возникает вопрос, как могло крестьянство Греции мириться с существованием того самого рабства, которое угрожало первоосновам мелкого производства, не исключая и сельского хозяйства? Ведь жалобные сентенции имелись уже у Гесиода. Но с того времени минуло три столетия и в ограниченной мере рабство проникло в само крестьянское хозяйство. Зажиточные крестьяне имели нередко 1–2–3 рабов для выполнения наиболее тяжёлых работ. Это оказывало влияние и на экономические взгляды более широких слоёв крестьянства. Мировоззрение последнего формировалось в обстановке, отравленной миазмами рабовладения. Среди земледельцев Аттики распространились презрительное отношение к труду, склонность к паразитическому существованию, перенесению тягот материального производства на рабов. Именно рабство в условиях Греции V века выступало первоисточником материального богатства и благополучия знати. Этот факт оказывал важное влияние и на мировоззрение мелкого крестьянства, мечтавшего выбиться из нужды. Нельзя игнорировать и тот факт, что на протяжении целых веков рабовладельческая знать использовала свободное население для подавления рабов. Оно систематически противопоставлялось последним и к этому сводилась в основном социальная демагогия античной демократии. Такая демагогия естественно затрагивала отчасти и крестьянство, а не только городской демос. Характерно, что экономическая платформа античного крестьянства, нашедшая своё отражение в произведениях Аристофана, ориентировалась на использование иноземных источников для пополнения рабов. Припёртый к стенке назойливыми вопросами Бедности, Хремил утверждал, что рабы будут доставляться из Фессалии жадными душепродавцами. Особенности греческого рабовладения очень отчётливо отразились на экономической платформе аттического крестьянства V в. до н. э. Эксплуатация «варварской» периферии стала одной из задач и мелких собственников деревни.

ЛЕКЦИЯ 7. ПЕРИОД КРИЗИСА РАБОВЛАДЕЛЬЧЕСКОГО СТРОЯ. КСЕНОФОНТ

§ I. Кризис рабовладельческого строя в IV в. до н. э.

В IV в. до н. э. экономическая мысль Древней Греции развивалась в новых условиях. Со времени Пелопоннесской войны начался кризис рабовладельческого строя, который в IV в. достиг большой глубины и в дальнейшем оказался безысходным. Он привёл к македонскому, а позднее и римскому завоеваниям Греции и вынесению противоречий последней на белее широкую периферию. Этот кризис оказался смертельным для греческого полиса как рабовладельческой общины, хотя он и не привёл к социальной революции. Подготовлялся он давно обострением экономических и классовых противоречий. Расцвет рабовладения в V в. до н. э., сопровождавшийся необычайным расширением и усилением эксплуатации рабов, а также массовым разорением свободного населения (ремесленников и крестьян) под давлением конкуренции рабского труда, как раз и подготовил этот кризис.

Страшные события Пелопоннесской войны ускорили его развязку. Эта война превратилась в общегреческое побоище, стала фактически гражданской войной и вызвала невиданные опустошения. По свидетельству Фукидида, в истории Греции «никогда не было взято и разрушено столько городов» и истреблено людей, как за годы этой войны. Как известно, она сопровождалась страшным голодом и эпидемиями.

Экономическое истощение Афин достигло предела и их казна к концу войны оказалась пустой. Социальные устои рабовладельческого режима были расшатаны. Пользуясь войной, рабы бежали от своих господ и искали защиты у их врагов. Афинские рабы перебегали к спартанцам, а спартанские илоты – к афинянам. Борьба демократических элементов с олигархами приобрела драматический характер, и рабовладельческий строй терял свои социальные резервы. Победительницей оказалась олигархическая Спарта, но она не могла стабилизировать положение. Противоречия греческого рабовладения не были устранены, они лишь загонялись вглубь военной диктатурой. После событий демократического переворота в Афинах и устранения «тирании тридцати» эти противоречия вновь вырвались наружу.

Сама Пелопоннесская война как общегреческое явление не может считаться случайностью, а тем более своеобразным самоистреблением самцов в силу биологических инстинктов, как утверждал С. Я. Лурье вслед за неким мракобесом Гюнтером ¹⁾.