Экономическая мысль Древней Греции. Курс лекций

Вместе с тем её причины несводимы и к борьбе отдельных полисов за рынки (на что указывал С. Я. Лурье), поскольку в смертельной борьбе участвовали и аграрные государства (прежде всего Спарта), в которых господствовало натуральное хозяйство. Совершенно очевидно, что рынки им были не нужны. На самом деле Пелопоннесская война была общегреческим взрывом внутренних и внешних противоречий рабовладельческого режима, который нуждался во внешней экспансии для их смягчения. Трагизм положения заключался в том, что она получила внутригреческое направление и потому вызвала ещё большее их обострение. Если бы эта экспансия пошла в сторону аграрной периферии соседних стран, то за счёт «варваров» рабовладельческий строй в Греции достиг бы временной стабилизации. Однако этого не произошло, так как слишком глубокими оказались противоречия внутри рабовладельческих общин. Аристократия пыталась с помощью внешних сил олигархической Спарты подавить сопротивление демоса, а последний стремился разгромить спартанскую олигархию и вместе с ней устранить господство полисной аристократии. Это был своеобразный кризис социальных резервов греческого рабовладения, которое потеряло опору среди свободного гражданства. Внутренняя борьба, происходившая в рабовладельческой общине, переросла во внешнюю и повлекла за собой катастрофические последствия. Противоречие между рабовладельческой знатью и демосом не было антагонистическим, но в годы Пелопоннесской войны оно приобрело необычайную остроту, выдвинувшись на первый план. Поскольку делались попытки использовать рабов для борьбы против знати, эти противоречия переплетались с основным классовым антагонизмом рабовладельческой формации (между рабами и рабовладельцами). Тем самым все классовые противоречия приобретали ещё бо́льшую остроту.

Пелопоннесская война наглядно показала, что греческая знать и плутократия могли господствовать над рабами лишь с помощью свободного населения, а между тем последнее выходило из повиновения. Рабовладельческий строй терял свои резервы как раз в тот момент, когда бегство рабов стало массовым явлением и они поднимались на активную борьбу с господами.

Позднее, в IV в. до н. э., эти явления находят своё дальнейшее развитие. В самой Спарте в 399 г. возник заговор под руководством Кинадона, рассчитанный на свержение олигархического строя с помощью илотов, периэков, гипомейонов, (т. е. спартиатов, потерявших свои клеры или наделы), неодамодов и других угнетённых прослоек населения. Характерно, что в ходе подготовки восстания проектировалось объединить силы рабов (илотов) и разорившихся спартиатов (гипомейонов) с целью избиения господствующей знати. Правда, заговор не увенчался успехом, он был раскрыт, и последовали жестокие репрессии. Но становилось очевидным, что даже в реакционной и олигархической Спарте с её натуральным хозяйством и государственным рабовладением господа теряли опору среди свободного населения и последнее начало блокироваться с рабами, для подавления которых оно раньше использовалось.

В других местах «греческого мира» кризис рабовладельческого строя в IV в. до н. э. проявлялся ещё более ярко. Народные массы восставали, выдвигая требования о переделе земли, кассации долгов, конфискации имущества знати и т. д. В одном из богатейших городов – торговом центре Греции – Коринфе возникло в 392 г. крупное восстание с участием экономически обездоленной бедноты. Оно сопровождалось массовым избиением знати и «лучших» граждан (т. е. богачей). Несколько позднее, в 370 г., события такого рода повторяются в Аргосе. Повстанцы разделили имущество богачей среди бедноты. Имели место волнения и в других городах.

Столь сильное обострение классовых противоречий внутри рабовладельческих общин Греции объяснялось многими причинами. Главной из них было ускорение процессов экономической дифференциации среди свободного населения, наблюдавшееся в V в. и затем продолжавшееся в IV в. до н. э. Скопление в городах пауперов мешало рабовладельцам использовать демос в качестве опоры при подавлении рабов и ограблении аграрной периферии. Буржуазные историки отрицают этот процесс. По мнению Белоха, «пролетаризация общества» в Греции IV в. не продвинулась вперёд, или продвинулась совсем незначительно. Однако оснований для такого вывода нет. Сами восстания городской бедноты, имевшие место в IV в., красноречиво свидетельствовали об углублении процессов экономической дифференциации.

Р. Пельман признавал наличие социальной дифференциации в IV веке, но связывал её с ростом богатства, а не ухудшением экономического положения народных масс ²⁾. Он демагогически истолковывал сам процесс дифференциации свободного населения, доказывая совместимость его с благополучием народных масс. Между тем обогащение одних и разорение других среди свободного населения Греции IV века засвидетельствовано и художественной литературой.