В «Домострое» Ксенофонт выступил с панегириком сельскому хозяйству, отражая противоречия одностороннего развития греческой экономики и неустойчивость её транзитной торговли. Он утверждал, что ремесло зазорно, естественной является его дурная слава, оно осуждает человека на сидячий образ жизни (вредный для тела) и лишает людей солнца. Ремесленнику приходится целыми днями сидеть у огня; он имеет мало свободного времени для заботы о друзьях, о городе. Поэтому ремесленники плохи в сообществе; в городах, славящихся военным делом, ремёсла запрещаются. Ксенофонт ссылался на авторитет персидских царей, которые считали земледелие и войну самыми благородными занятиями и добавляли сатрапу земли, если область последнего оказывалась хорошо возделанной и густо заселённой. Он восхищался тем, что персидский царь Кир сам разбил обширный сад в Сардах и не садился обедать, не вспотев на работе. По мнению автора, от занятия земледелием не могут удержаться и богачи, как гимнастикой, доставляющей удовольствие и дающей силу организму для любого труда, приличествующего для свободного человека.
Земля даёт человеку всё для жизни, причём дарит плоды, имеющие приятный вид и приятный запах. Её плодами можно и богов умилостивить. Правда, нельзя земные плоды брать в неге, приходится переносить жару и холод. Сельское хозяйство даёт коня для войны, а пехоту пополняет крепкими людьми. Земля делает человека патриотом. Чтобы защитить её от врага, крестьянин учится метать дротик, бегать, прыгать. Она щедро награждает трудолюбивого работника. Зимой удобно жить в деревне, летом также приятнее проводить время вне города, пользуясь тенью деревьев, ветерком, купаниями для избавления от жары. Именно земледельцы приносят подобающие богам жертвы и устраивают достойные богов праздники. Земля учит справедливости: кто лучше за ней ухаживает, тот от неё больше получает и плодов.
Вместе с тем земледелие, подобно войне, учит и взаимопомощи. Находя прекрасным изречение, согласно которому «земледелие – мать и кормилица всех профессий», Ксенофонт писал: «если земледелие процветает, то и все другие профессии идут успешно». Им отвергались ссылки на град, засуху, ливни, ржу, мор скота и т. д. Он считал, что надо знать земледелие для рациональной организации его, и что земледельческому искусству не так трудно научиться. В частности, следует знать свойства почвы, для молотьбы использовать волов, мулов, лошадей, провеивать зерно с помощью ветра. Давались указания о садоводстве, вегетативном размножении растений. Ксенофонт советовал выпалывать сорняки. Он утверждал, что бедность в земледелии проистекает только от нерадивости, что леность земледельца – показатель плохой души, так как земледелие, «любящее человека, гуманное дело» 22)
.Эта любопытная и красноречивая аргументация в пользу общения человека с природой очень характерна для экономических взглядов Ксенофонта как идеолога греческих рабовладельцев IV в. до н. э. Интересы рабовладельческой знати были тесно связаны с крупной земельной собственностью, которая в истории Рима считалась особенно почётной. Земельные богатства олицетворяли могущество римского нобилитета на протяжении целых столетий. Поэтому в своём панегирике садоводству, земледелию, охоте как естественным и благородным занятиям, Ксенофонт отразил точку зрения, характерную для спартанской, римской и т. д. знати. Презрительное отношение к ремеслу было вообще характерно для рабовладельцев античности, и в этом отражалось господство натурального хозяйства в экономике античности. Переход к ремеслу предполагал разорение земельного собственника (крестьянина) и воспринимался как позорный факт. Заслуживал уважение лишь тот земельный собственник, который прочно удерживал свои позиции в сельском хозяйстве. Имело значение то обстоятельство, что первоначальные богатства античной аристократии (в том числе и греческой) были неразрывно связаны с сельским хозяйством. Кроме того, в греческих городах ремеслом занимались преимущественно рабы и метэки, которые не пользовались политическими правами. Поэтому в глазах свободного гражданства занятие ремеслом не могло быть почётным делом, а для аристократии оно казалось вообще позорным.